Лисичкин хвост. Владимир Положенцев
Алексей Михайлович обедал в Теремном дворце один – ни бояр, ни дьяков не позвал. Надоели. Хоть и не был день постным, но кушал по-простому: овсяную брагу, ржаные сухарики запивал яблочным соком. Ничего другого в горло не лезло. Огорошили его с утра пораньше.
Не успел проснуться чуть свет, в опочивальню вломился без спросу дворецкий Федька Ртищев. От неожиданности царь аж подскочил на постели, так было это не похоже на смиренного, всегда вежливого и осторожного Федора Михайловича. Он вообще прослыл во дворце миротворцем: гасил боярские ссоры, разбивал интриги. Однако при всей своей кротости и смирении, он обладал удивительной внутренней силой, не боялся осадить даже дядьку царя Морозова и, страшно сказать, самого патриарха Никона. Разумеется, до того как Большой Московский собор не лишил Никона за «нанесенные обиды царю» патриаршества и священства. Царь де «латиномудренник, мучитель и обидник» Уважал Федор Михайлович Ртищев и боялся только Алексея Михайловича.
– Ты что, Федька, очумел?! – воскликнул царь. – Я еще зенки не продрал, а ты уже тут. Что, новый Казы-Гирей объявился?
– Бог миловал, великий государь.…Хотя как посмотреть. Звезда страшная на небе появилась, с хвостом как у собаки. Не к добру. Надо бы Собор созывать.
– Какая еще звезда?
– На западе, ночью вспыхнула. Но это еще не всё.
– Что же ещё? Дай- ка оденусь что ль.
Ртищев подал царю халат из тонкого бежевого шелка, поднес тазик с мыльной водой для умывания, приготовленный людишками с вечера. Алексей Михайлович окунул в воду, пахнущую мятой, два пальчика правой руки, встряхнул ими. Капли попали на лицо дворецкого. Тот даже не поморщился.
– Чего замолчал, Федька? Говори.
– Стряпчий Агатка Волков снялся с Соловецкого монастыря, архангельских стрельцов по домам распустил, а сам сюда скачет.
Царь от удивления опустился на кровать, захлопал глазами:
– Откуда это известно? И почему с монастыря снялся?
– Знамения испугался, а известно это от воеводы Никиты Одоевского. Ему Волков депешу с голубиной почтой прислал.
– Та-ак. – Алексей Михайлович вытер так и не умытое лицо рушником в петухах. – А что патриарх Иосаф говорит?
Ртищев пожал плечами:
– Не знаю, не видел его ещё. Скоро к тебе заявится.
Дворецкий не любил Иосафа. Он считал патриарха слишком надменным, а низложение Никона неверным. Да, Никон имел резкий, несговорчивый характер, чем и был неугоден многим. Однако при этом отличался честностью, смелостью, твердо отстаивал свои идеи. И ведь что получается: Никона сослали в Белозерский монастырь, а от его реформ не отказались. Более того, противников церковных нововведений считают еретиками, повсюду преследуют. Как чернецов Соловецкого монастыря.
Иосаф уже поджидал царя в Крестовой палате, куда Алексей Михайлович пришел на утреннюю молитву. Патриарх сам, а не здешний священник, окропил его святой водой из «чистого источника», благословил. Все это время царь ждал, что скажет