Присутствие и бессмертие. Избранные работы. Габриэль Марсель
связи с инвариантным элементом или таким элементом, который рассматривается как инвариант. Но что в занимаемом нас случае могло бы играть роль инварианта? (Другими словами говоря, мы могли бы спросить, что означают слова hic et nunc? Можно ли быть привязанным или недостаточно привязанным к месту, к позиции?)
Если в результате размышления этот вопрос раскроется как не имеющий никакого решения, то, по-видимому, в этом случае нужно отказаться от такого способа интерпретации[36]. Парадокс состоит в том, что переживание, неспособное сохраниться или ожить заново в новом контексте, выступает как раз не могущим быть понятым как прикрепленное к фиксированному элементу.
Но здесь возникает необходимость в рефлексии в связи с самим понятием фиксированности (и косвенным образом в связи с возможным использованием за пределами материального мира метафоры, заимствованной из сферы чистой материальности.)
Мне хочется поставить вопрос о том, не приводят ли эти размышления к тем, к которым я пришел в связи с обсуждением когда-то феномена случающегося (l'arriverà). О некоторых вещах, по-видимому, я не могу сказать в буквальном смысле, что они со мной случились; это то, что не сохраняется, или то, о чем я никоим образом не могу рассказать. (Смерть мне представляется как нечто такое – нельзя сказать: событие, – что мне удается определить здесь только негативно[37].)
Существует очень четкая связь между совокупностью этих замечаний и моими размышлениями в Лионе. Мое прошлое может рассматриваться как собрание, или коллекция, лишь постольку, поскольку оно берется как ансамбль клишированных, уже обозначенных, повторяющихся элементов. Мое путешествие по Югославии в той мере, в какой я рассказываю о нем, пусть даже только себе самому, сводится, таким образом, к некой сумме перечислимых элементов. Но в то же время я отчетливо сознаю, что мое прошлое не исчерпывается этой суммой. Такие элементы, если я углублюсь в размышление, представляются мне лишь частичными, фрагментарными кристаллизациями, я мог бы даже сказать, отложениями чего-то жидкообразного, что их окружает и пронизывает; но эта жидкостная стихия стремится испариться или, по меньшей мере, уйти за порог восприятия, когда я начинаю рассказывать о моем путешествии и особенно тогда, когда я начинаю повторять мой рассказ (сравните фразу Анри в пьесе «Расколотый мир»[38]: «Я скажу вам, что рассказывал это уже одиннадцать раз. И этот рассказ совершенно слопал мои воспоминания. Я его знаю назубок, но я забыл все, что я видел»). Следует к тому же заметить, что такие элементы становятся в ходе повторения рассказа все более и более обезличенными; и мой рассказ может уже воспроизводиться третьим лицом, замещающим меня самого. Рассказ от первого лица становится рассказом от третьего лица: «Габриэль тогда-то сел в Суссаке на пароход. Сначала он сделал остановку в Рабе и т. п.»[39]. И в той мере, в какой я рассказываю мое прошлое в такой манере, оно обезличивается для меня (путь, проложенный мной самим, становится дорбгой для всех, которой может следовать
Но попутно отмечу, что мой метод состоит в данном случае в чередовании поисковой разведки и рефлексии, анализирующей и критикующей то, что было дано при помощи этой начальной разведки (прим. Г. Марселя – В.В).
Речь здесь идет исключительно о моей смерти, а не о смерти другого, выступающей для меня необходимым образом как событие (прим. Г. Марселя 1958 г. – В.В.).
Пьеса «Расколотый мир» (Le Monde cassé) является важной вехой творческого пути Г. Марселя. Она была впервые опубликована в католическом издательстве «Descleé de Brouwer» в 1933 г. В качестве философского приложения к ней в этом издании был также опубликован доклад «Полагание онтологического таинства и конкретные подходы к нему» (Position et approches concrètes du mystère ontologique), прочитанный французским философом 21 января 1933 г. в Философском обществе г. Марселя. Эта пьеса вместе с указанным программным докладом знаменует собой явный, тематически оформленный поворот мысли Марселя к онтологическому вопрошанию, к рефлексивному высвечиванию онтологического таинства, или онтологической тайны. Тема существования (экзистенции) и объективности здесь преобразуется в тему онтологического требования на краю возможного небытия, что напрямую связывается Марселем с анализом духовной ситуации человека в технизируемом мире. «Разбитый мир» – это абсурдная дегуманизирующая человека реальность современного мира: сухогрузы с кофе, гниющим без надобности в порту Рио-де-Жанейро, зерно, сжигаемое в паровозных топках, потому что ему не нашлось выгодного места на рынке, это голод в России, Китае, Африке… (Marcel G. Le Monde cassé. P, 1933, p. 217). И это пьеса о чудесном обретении светового «прокола» надежды в этой «блистательной» тьме. Анри Браунфельс, о котором здесь идет речь, один из главных персонажей пьесы.
Суссак – небольшой город на побережье Адриатического моря в Хорватии. Раб – остров в северной части Адриатического моря.