Запретный лес. Джон Бакен
пока слуга двигался дальше. Дэвид видел, что его лицо посерело от измождения.
– Полезайте на моего конька, – предложил он, – а я поведу вашего. Мне и тропу будет сподручнее искать. Остальным же лучше спешиться. Дорога узкая, и так получится быстрее.
Солдаты беспрекословно послушались его, а усталый стремянный сел на серого пони Дэвида. Это принесло ему облегчение, крайняя озабоченность стерлась с лица, и он наконец смог оглядеться вокруг. Березовая роща сменилась голым склоном, на котором даже серый пони с трудом передвигался по каменной осыпи, а ноги лошадей разъезжались и соскальзывали. Миновав речушку и поднявшись на другой склон, они вошли в густую дубраву, которая, насколько было известно Дэвиду, опоясывала Калидон, заставляя путешественников даже в такую светлую ночь брести в темноте. Они то и дело спотыкались о поросшие мхом камни, путаница ветвей низко свисала над тропой, мешая движению, местами путь преграждал непролазный кустарник, и приходилось петлять, обходя его. Стремянный на пони что-то бормотал себе под нос, и Дэвид с удивлением расслышал латинские слова. «Ibant obscuri sola sub nocte per umbram»[33], – шептал он. Дэвид продолжил стих: «Perque domos Ditis vacuas et inania regna. Quale per incertam lunam…»[34]
Всадник засмеялся, и Дэвид, подняв глаза, впервые рассмотрел его лицо – продолговатое, очень бледное, небритое и грязное, но ни в коем случае не принадлежащее слуге. Тонкий орлиный нос и широкие, красиво очерченные брови были привлекательны, но глаза приковывали к себе в первую очередь – серые, сияющие, властные и в то же время задумчивые. Дэвид так отвлекся на спутника, что споткнулся о камень и едва не свалил лошадь.
– Вот уж не знал, – тихо и мелодично произнес наездник, – вот уж не думал, что встречу в этих местах ученого.
– И я не ожидал, – сказал Дэвид, – что люди Ливена читают Вергилия.
Они выехали на дикий выпас, заросший мелким колючником и с огромной каменной крепостью посередине. Здесь горная речка текла по дну оврага, используемого как защитный ров замка, кажущегося при свете луны белым, точно мрамор. Не без труда преодолев спуск, они очутились на большаке, ведущем из долины и заканчивающемся у высокой арки ворот, вокруг которых ютились с полдюжины хижин.
Заслышав цокот копыт, из домишек выскочили люди, и один из них вцепился в сбрую передней лошади. Дэвид со стремянным ехали позади, и переговоры вел смуглый вожак. Рука, вцепившаяся в поводья, тут же отпустила их: эти простые солдаты держали себя как высокородные дворяне.
– Мы желаем переговорить с хозяином Калидона, – сказал смуглый. – Вот, передайте ему перстень. Он знает, что это.
Дэвиду показалось любопытным, что кольцо с печатью, отданное в замок, хранилось у слуги.
Через пять минут посланец вернулся:
– Хозяин ожидает вас, судари. Я заберу лошадей и оружие, коли оно у вас имеется. Сюда пожалуйте, через большую воротину.
Дэвид собрался уезжать.
– Вот вы и в Калидоне, – сказал он, – пора нам попрощаться.
– Ну
Шли вслепую они под сенью ночи безлюдной
В царстве бесплотных теней, в пустынной обители Дита, так по лесам при луне, при неверном свете зловещем. – Там же.