Шанс для киборга. Татьяна Осипова
покурить. Иногда совпадения бывают, и это спасло меня, так как был сильный мороз и неизвестно, чем кончилась бы моя история. Придя в себя, я не сразу поняла, где нахожусь и только склонённое надо мной любимое лицо, заставило улыбнуться, это было так глупо, улыбаться, когда нога разламывалась от боли. Он спросил, что я здесь делала одна в поздний час. Отругал, что поздно возвращалась. Я сказала, что была в Ангарске у отца и смогла сесть только на последний поезд. Дмитрий, помню, сурово смотрел на меня. Как сейчас помню, серьёзные карие глаза и сведённые на переносице брови. Потом он улыбнулся, и мне казалось, что боль уходит и никакого перелома нет. Радость оказалась преждевременной. Сапог не снимался, и его пришлось разрезать. Дмитрий, осмотрев ногу, сказал, что это закрытый перелом и мне придётся остаться у него до утра. Я возмущалась, говорила, что соседи подумают, а он, улыбаясь, выслушал меня и сказал, что он как врач оставляет этот вопрос на стационарное лечение.
– Ты дома одна, о тебе позаботиться некому, а это серьёзный перелом, как только станет немного лучше, нужно сделать рентген, жаль, что здесь пока нет этой установки, а пока… нужно вправить кости и накладывать гипс.
Он дал мне обезболивающее, но всё равно я помню, как это было ужасно, Дмитрий сказал, что вправить кости необходимо, а то не правильно срастётся, и буду я хромой красавицей.
– Я не понимаю, —прервала её Катя, – если вы любили друг друга, что могло помешать вам?
– Не знаю, – Марина Карловна опустила глаза. – Есть одна догадка, но от этого никому не лучше. Было всё прекрасно, я надеялась, что после всего того, что произошло между нами, он сделает предложение, я была уверена в этом, и отец часто стал намекать на то, что уже вся деревня говорит о нас.
Он пропал внезапно, ноябрьским утром в 1978 году, когда я весело напевая, поднялась на крыльцо его дома и увидела распахнутую дверь. Арбенин уехал. Я стояла, оцепенев от мысли, что будет со мной, когда все узнают, что Дмитрий оставил меня. Войдя в дом, я надеялась найти хоть записку или прощальное письмо. Ничего. Всё так, будто здесь его никогда и не было, ничего не осталось, ни фотографии, ни носового платка или авторучки. Я ходила из комнаты в комнату и думала, что, наверное, мне всё приснилось, и я его себе выдумала. Долго плакала и не находила себе места, но не могла вернуться к отцу и сказать, что произошло. Одно обстоятельство не давало мне на всё махнуть рукой и решительно сказать себе, что нужно забыть Дмитрия. В то утро я бежала к твоему отцу, чтобы сообщить о том, что жду ребёнка, нашего ребёнка… Это была ты… Об этом никто не знал и это ужасно – родить ребёнка без мужа, за кого бы меня стали считать в посёлке, меня перестали бы уважать. Первым желанием стало покончить со всем этим и опьяневшая от слез боли и дикого разочарования, я вышла из дома Дмитрия и направилась к станции. Домой я вернуться не могла.
Становилось холодно, был уже конец ноября,