С ключом на шее. Карина Шаинян
кусает губу.
– Он его из-за нас выкинул, – говорит она. – Испугался! Я же говорила, что получится!
Яна с сомнением пожимает плечами.
– Может, не все стерлось, осталось что-то? – с надеждой спрашивает Филька.
– Жекины отпечатки там остались, – снова пожимает плечами Яна. – Твои. Мои. Бесполезно его отдавать.
Они молча рассматривают нож. Почти любуются им.
– Я не могу у себя оставить, мама увидит, – говорит наконец Ольга.
– Давай мне. Я знаю, куда спрятать.
Почему-то Яне очень важно заполучить этот нож. Можно спрятать его на верхней полке в темнушке, за папиными геологическими журналами. Их пыльные, чуть покоробившиеся стопки похожи на обнажения осадочных пород. На бесплодные склоны сопок, в которых никто не станет искать.
Яна пытается примостить нож за пояс, за пазуху и в конце концов просто засовывает в карман кофты. Ее пола тут же перекашивается и обвисает. Рукоятка торчит наружу, и Яна прикрывает ее рукой. Кончик ножа уже проткнул ткань. Он почти незаметен – темно-бурый на темно-синем, – но Яна чувствует его, как притаившееся опасное животное, которое вот-вот вывернется и вопьется грязными клыками прямо в живот.
– Получается, он правда больше не будет? – тихо спрашивает Филька, и Ольга раздраженно фыркает.
– Он просто возьмет другой, – отвечает Яна.
Яна еще раз посмотрела на дыру, тряхнула головой, отгоняя видение Жеки, пробивающего фанеру белобрысой макушкой, и отвернулась. Крайнюю слева дверь, ведущую в квартиру, где жила Ольга, тоже так и не поменяли. Рыжая краска внизу превратилась в темно-серую; на слое грязи виднелся небольшой отпечаток рифленой подошвы – кто-то маленький и ленивый закрывал дверь, надавливая на нее носком. Яна привычно потянулась на цыпочках; нервно усмехнулась, сообразив, что теперь достаточно поднять руку; нажала на кнопку звонка. В глубине квартиры задребезжало. Звук тоже не изменился.
Послышались быстрые, размашистые, легкие шаги, и дверь уверенно распахнулась.
– Полина, я тебе велела одной не… – высокая светловолосая женщина застыла, чуть близоруко щурясь в сумрак подъезда.
Яна тихо ахнула.
Ольга была ошеломительно красива. В затрапезных трениках и футболке, со свисающей паклей челкой, с темными кругами под глазами и усталой складкой у губ, – ее красота пробивалась из-под наносного, как искры на подернутом пылью снегу. Ольга всегда была другая. Не хорошенькая, даже не симпатичная, но – другая. Раньше Яна это только чуяла; теперь – понимала почему.
– Привет, – негромко сказала она.
Оливковая кожа Ольги сделалась голубоватой. Она отступила на шаг, нервно оглянулась, повела плечами, будто пыталась надежней загородить вход. Губы беззвучно шевельнулись.
– Привет, – повторила Яна громче. – Это я.
– Отче наш… – прошептала Ольга и, не сводя с нее глаз, зашарила под горловиной футболки.
– Что?! – тонким голосом переспросила Яна.
– Отче наш, – отчетливо повторила Ольга. – Иже еси… Сгинь-пропади,