Андрей Боголюбский. Алексей Карпов
действий, но и собственная дружина, за исключением двух «меньших детских», то есть двух младших дружинников, княжеских слуг, которые, «видев же князя своего в велику беду впадша», бросились ему на выручку. Положение Андрея было отчаянным, «зане обьступлен бысть ратными (врагами. – А. К.), и гнаста по нем». Во время этой лихой схватки его конь был ранен двумя копьями, третье воткнулось в переднюю луку седла. «А с города, яко дождь, камение метаху на нь (на него. – А. К.), един же от немчичь (немецких наёмников, служивших Изяславу Мстиславичу. – А. К.), ведев и (то есть узнав его. – А. К.), хоте просунути рогатиною, но Бог сблюде»[35]. Андрей уже готовился проститься с жизнью, вспоминал о несчастной судьбе другого русского князя, павшего в битве со своими сродниками, – великого князя Киевского Изяслава Ярославича (погибшего в битве на Нежатиной Ниве в 1078 году): «помысли и рече собе в сердци: “Се ми хочеть быти Ярославича смерть”[36], и помолися к Богу, и, выня меч свой, призва на помочь собе святаго мученика Феодора (Феодора Стратилата, память которого праздновалась в тот день. – А. К.), и по вере его избави и Бог без вреда и святый мученик Феодор». В неменьшей степени Андрей был обязан спасением своим «детским», один из которых, защищая его, погиб. А ещё – собственному коню: хотя тот и был «язвен велми», то есть сильно изранен, но всё же сумел вынести князя из схватки. Сразу же после этого конь (по-древнерусски «комонь») пал. «Жалуя комоньства его», Андрей повелел похоронить коня на высоком берегу Стыри – с почестями, подобающими таковому подвигу. Вот и ещё один штрих для характеристики князя, свидетельство особой чувствительности его натуры. Впрочем, это можно рассматривать и как свидетельство живучести тех, ещё языческих, представлений о боевом коне и его роли в судьбе всадника, которые проявились, например, в истории величайшего воителя древности Александра Македонского, хозяина знаменитого Буцефала, или легендарного русского князя Олега Вещего.
Подвиг Андрея был по достоинству оценён современниками. И его отец Юрий, и дядя Вячеслав, и другие князья «вся радовахуся, видевше жива, и мужи отьни (отцовская дружина. – А. К.) похвалу ему даша велику, зане мужьскы створи паче бывших всих ту», – отмечает тот же летописец. И здесь в действиях князя современники увидели прежде всего не безрассудство и неоправданный риск, но Божье изволение, явственно проявившееся на нём. «Многажды бо Бог уметаеть в напасть любящая Его, но милостью Своею избавляеть» – вот главная мысль всего летописного рассказа.
(В поздней Никоновской летописи XVI века акценты смещены и оценки действиям князя даны иные, пожалуй, более понятные нам, с точки зрения наших сегодняшних представлений о военном искусстве и оправданности тех или иных действий. Когда Андрей явился к отцу и другим князьям, те, «видеша его пришедша к ним жива и охапивше (обняв. – А. К.) его, от радости начаша плакати, глаголюще сице: “Почто, возлюбленне, сам себе в напасть даеши?!.. Несть убо се мужество, но
ПСРЛ. Т. 1. Стб. 324–325 и след.; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 389–391 и след. (в рассказе Ипатьевской летописи имеется пропуск); ПСРЛ. Т. 9. С. 181–182.
Так в Лаврентьевской летописи. В Ипатьевской не вполне ясно: «Ярославча смерть Изяславича». Возможно, Андрей вспоминал о другом князе: Ярославе (Ярославце) Святополчиче, внуке Изяслава Ярославича, погибшем от рук убийц при осаде Владимира-Волынского в 1123 г. Именно так («Се хощет ми быти смерть Ярослава Святополчича») переданы его слова в Московском летописном своде конца XV века и Воскресенской летописи (ПСРЛ. Т. 25: Московский летописный свод конца XV века. М., 2004 (репринт изд. 1949 г.). С. 47; ПСРЛ. Т. 7. С. 47).