Нежданный подарок осени. Валерий Черных
на ней. Но ведь это она начала, её вина! Рома окончательно убедил себя в этом, нашёл виновника, и теперь Алла представала для него несколько в другом свете. Наверное, она всё-таки запуталась, решил он наконец. Но он вызволит её из этой паутины.
В гостиной появился Миша, уже одетый в джинсы и толстовку.
– Ты, может, свалишь с моего дивана? А то у меня уже ноги гудят.
Мишка частенько задерживался здесь допоздна и оставался на ночь. У него была своя однушка, доставшаяся от бабули, но Рома не возражал против его нахождения в квартире и нередко Миха тусил у него по нескольку дней. Это было давней традицией, ещё со времён, когда они остались вдвоём с братом, и прерывалось только на те месяцы, пока здесь жила Алла, поэтому диван в гостиной, на котором сейчас лежал Рома, Миха считал по праву своим. Тяжело вздохнув, Рома поднялся и переполз в глубокое кресло рядом с журнальным столиком. Друг моментально рухнул на освободившееся место, закинул руки за голову и с удовольствием потянулся.
– Эх, помню, как мы всей шоблой пёрли этот диван в квартиру. Вот были времена!
Рома на секунду отвлёкся от своих мыслей и подозрительно уставился на своего друга.
– Ты гонишь. Как вы, сопляки, его могли переть? Вам тогда было по…
– По четырнадцать, – подсказал Миха. – Ты малолетка был, а нам твой батя по пузырю пива пообещал. Так мы его в момент до третьего этажа допёрли.
– Батя… вам… салабонам… пиво? Не чеши!
– А чё? Мы тогда уже потихоньку квасили. Он не одобрял, но пиво иногда разрешал, а вот за курево… Помню, Игорька прихватил с пачкой «Мальборо», так всю ему в рот и затолкал. У Игоря на морде неделю синяки не сходили – там, где батя пальцами за челюсть держал, и жрать было больно.
– А тебя не гоняли, что ли? – возмущённо спросил Роман, которому почему-то стало обидно за брата.
– Почему, гоняли. Меня отец тоже воспитывал. Правда, у него возможностей было меньше, он же, помнишь, у меня с протезом. Дома, правда, без протеза, на костыле ходил, так он меня этим костылём, куда попадёт… Догнать только не мог. А больше всех Гога своего боялся, или уважал. Сейчас уж не разберёшь, но слова против никогда не говорил. Да он и сейчас его слушает.
Миха впервые пустился в подобные откровения, и Рома удивлялся, почему они раньше никогда об этом не говорили. Он представил своего отца, запихивающего в глотку Игоря пачку сигарет, и зябко передернул плечами. Он тоже, по детству, и покуривал со школьными друганами, и пиво в кафешке попивал, но его никогда и пальцем никто не трогал. Конечно, наказывали, отбирали гитару, мама огорчалась, вела с ним профилактические беседы, а он обещал – но потом его снова тянуло вкусить взрослой жизни. Это стало походить на замкнутый круг, но вдруг мамы не стало, и когда они остались вдвоём с братом, Роман понял, что вот уже и наступила взрослая жизнь. За ним никто не следил и все атрибуты взрослости – выпивка, курение – стали вдруг доступны, но не так интересны. Игорь, видимо усвоив урок родителя, а может увлёкшись спортом, так и не стал курить, а он сам… тоже как-то не втянулся. Не было примера, а скорее всего – не хотел огорчать маму.