Навигатор счастья. Олег Рой
к креслу запаска. Раньше этот дом всегда был полон звуков и суеты, а сейчас, лишившись хозяйки, словно сам умер.
Я разулся и прошел в комнату, всей кожей ощущая эту мертвую звенящую тишину. Все было так же, как при ее жизни. Вот в шкафу, за мутноватым от старости и пыли стеклом, моя фотография. На снимке мне восемь лет. Серьезный мальчик, наверное, даже слишком для своего возраста. Брови слегка нахмурены, и глаза грустные… Прошлое затягивало меня в свою черную воронку. Перед глазами встала драка в школе. И слова учительницы: «Влад, ты очень странный». «Да он просто чокнутый!» – с готовностью отозвался тот, кого я считал своим другом.
Телефонный звонок прозвенел за спиной, словно выстрел.
Я очень медленно оглянулся. Старый аппарат, невероятный уже раритет с крутящимся диском, который тетя Вика зачем-то упорно продолжала использовать, захлебывался трелями звонков.
Брать или не брать? Что, если это мои преследователи? Или, может быть, те, кто устроил эту странную игру? Вдруг кто-то сейчас все мне объяснит? Было бы очень кстати.
Телефон не замолкал, и я все же поднял трубку.
– Вика! Ну наконец! – послышался оттуда низкий мужской голос. – Ты что, хочешь, чтобы меня удар хватил? Вот негодница!
Разочарование и облегчение накрыли меня одновременно.
Звонил всего лишь Петр Илларионович, один из старых тетиных друзей. Мы встречались с ним у нее в квартире. Он всегда молодился и любил сыпать сомнительными шуточками, но тетя, похоже, его обожала. Думаю, у них когда-то был страстный роман.
– Петр Илларионович, это не тетя Вика, – отозвался я, присаживаясь на весьма потертый подлокотник дивана, помнившего еще мои детские игры.
– Владик? Будь здоров, Владик. Позови, пожалуйста, тетю Вику. Я до нее уже неделю не могу дозвониться.
Я похолодел. Ну да, из-за суеты и, главное, странности происходящего мы все совсем позабыли о Петре Илларионовиче. По крайней мере, я не вспоминал о нем до нынешнего момента. На похоронах его, кажется, тоже не было. Значит, он просто не знает о случившемся, для него тетя Вика до сих пор жива, и что самое скверное, именно мне надлежит стать скорбным вестником. Есть такие в греческих трагедиях. Они появляются на сцене и мрачно изрекают сообщение о чьей-нибудь смерти. Статисты, воплощающие в себе неумолимую судьбу.
– Петр Илларионович… – я замешкался.
И он вдруг понял, из трубки донесся какой-то сдавленный звук.
– Что-то с Викой? – он явно пытался контролировать голос, но по легкой вибрации в тоне я понял, что для него это страшный удар. – Влад, ну не молчи же!
– Ее нет дома, – выдавил я из себя с усилием, а потом добавил: – И, кажется, уже не будет.
Может, не самая лучшая манера сообщать дурные вести, но уж извините, как умею.
– Она в больнице? Я хочу к ней поехать! – не замедлил отреагировать Петр Илларионович.
Ну вот, не нужно