Ничего личного. Татьяна Корсакова
новую, недоступную жизнь. Пусть бы цеплялась – плевать. Но не за его единственного сына!
– Пошла вон, – сказал Сергей Алексеевич очень тихо, но как-то так, что этим двоим сразу стало понятно – он не шутит. – Чтобы через пять минут я тебя здесь не видел.
Пять минут – это слишком много. Он не выдержит. А впереди еще разговор с сыном, очень серьезный разговор.
Она не сдвинулась с места. Стояла, таращила по-коровьи большие глаза, всхлипывала, но уходить не собиралась.
– Папа, есть одно обстоятельство. – Сережа улыбнулся ему заискивающе, раньше он никогда так не улыбался. – Лера ждет ребенка. От меня.
Небеса не рухнули на землю. Ничего не изменилось и не дрогнуло в его враз окаменевшем сердце. Будет больно, но он должен решить все сейчас, раз и навсегда. Беременность какой-то провинциальной идиотки не являлась обстоятельством непреодолимой силы. Эта беременность не имела ни к нему, ни к его сыну никакого отношения. Какая-то абстрактная девица с абстрактной беременностью. Сергей Алексеевич выразительно посмотрел на часы.
– У тебя осталось четыре минуты, – сказал равнодушно.
Девица разрыдалась. Она плакала, некрасиво, по-бабьи подвывая, размазывая по отечному лицу слезы и остатки косметики.
– Папа, ты не можешь…
– Папа может все, – заверил он сына и потер виски. Головная боль усиливалась.
– Тогда я уйду вместе с Лерой.
Это был аргумент. В любое другое время, при других обстоятельствах он наверняка бы подействовал. Но время и обстоятельства изменились. Да и сам Сергей Алексеевич изменился за последние двадцать минут. Он слишком безоглядно любил своего сына, слишком многое ему позволял. В том, что случилось, есть и его вина. Наступило время принятия трудных решений.
– Уходи.
Сережа дернулся, как от удара, даже руку к щеке прижал. Вот такой по-детски беспомощный жест.
– Я ухожу, – повторил он, все еще надеясь, что его просто не поняли, не осмыслили этой по-настоящему серьезной потери.
– Ты вырос. Ты уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения. Можешь уйти с этой своей… женой. – Слова давались с трудом, сопротивлялись, застревали в горле, но Сергей Алексеевич справился. – Теперь и проблемы ты будешь решать самостоятельно. А хочешь, оставайся, и я помогу тебе выбраться из этого болота. Решай!
– Я решил, – сказал Сережа. В голосе его не было уверенности, но иногда, чтобы принять неправильное решение, достаточно одной лишь гордости. – Пойдем, Лера.
Они собрались за считаные минуты. Рюкзак, дорожная сумка и гитара – вот и весь багаж. И Сергей Алексеевич не выдержал, дал слабину.
– Оставь адрес, – сказал на прощание.
Сын молча нацарапал что-то на обрывке старой газеты.
– Прощай, отец.
– Прощай.
Когда за его единственным ребенком захлопнулась дверь, Сергей Алексеевич аккуратно положил клочок газеты с адресом