Богоматерь Нильская. Схоластик Мукасонга
чтобы я всегда оставалась для него единственной. Я не хочу увидеть другую на его мотоцикле». Кагабо ответил: «Мое дело болезни. Я знахарь, любовные истории – это не мое. Но я знаю кое-кого, кто тебе подойдет. Это Ньямиронги, заклинательница дождя. Ее интересуют только тучи. Если ты дашь мне сто франков, в ближайшее воскресенье я отведу тебя к ней. Можешь прийти со своей подружкой, но тогда она тоже должна дать мне сто франков. Придешь к закрытию базара. И пойдем к Ньямиронги».
В следующее воскресенье мы с Иммакюле снова пошли на базар. Кагабо уже сложил свое колдовское добро в старый мешок из фикусовой ткани. «Эй, вы, идите за мной, да поживее. А для Ньямиронги у вас есть денежки?» Мы протянули ему наши стофранковые бумажки и пошли за ним по дороге, ведущей в деревню. Вскоре мы свернули с нее и пошли вдоль хребта посредине склона. Кагабо шагал очень быстро, казалось, что его большие ноги едва касаются травы. «Быстрее, быстрее», – то и дело повторял он. Мы с трудом поспевали за ним и совсем запыхались. Наконец мы добрались до площадки вроде плато. Оттуда хорошо были видны озеро и вулканы, а на другом берегу – горы Конго. Но мы не остановились, чтобы полюбоваться видом. За скалистой грядой Кагабо показал нам хижину вроде тех, что строят пигмеи тва, над которой поднимался белый дым, рассеивавшийся среди облаков. «Подождите, – сказал Кагабо, – я погляжу, захочет ли она вас впустить». Ждали мы долго. Из хижины слышались шепот, вздохи, пронзительный смех. Кагабо вышел: «Входите, – сказал он, – она положила свою трубку на черепок и хочет взглянуть на вас».
Нагнувшись, мы вошли в хижину. Внутри было очень темно и полно дыма. Приглядевшись, мы различили красноватый отблеск углей в очаге, а за ним – фигуру, закутанную в одеяло. Голос из-под одеяла сказал: «Подойдите ближе». Кагабо знаком велел нам сесть, потом одеяло приоткрылось, и мы увидели лицо старухи – морщинистое, помятое, словно сушеная маракуйя, но глаза на этом лице горели огнем. Ньямиронги – а это была она – спросила, как нас зовут. Она громко рассмеялась, когда Иммакюле назвала свое имя – Мукагатаре. «Может, ты еще и не Дочь чистоты, но когда-нибудь это придет». Она спросила, кто наши родители, бабушки, дедушки, и на какое-то время задумалась, зажав свою маленькую голову руками, которые показались мне очень большими. Потом назвала имена наших предков, даже тех, которых наши родители не могли знать. «Вы происходите не из лучших семей, – заключила она со смехом, – но сегодня говорят, что это больше неважно».
Она обернулась к Иммакюле: «Кагабо сказал мне, что это ты хотела меня видеть». Иммакюле объяснила ей, что у нее в столице есть возлюбленный, но она слышала, ей подружки написали, что видели его на мотоцикле с другой. Она хотела, чтобы Ньямиронги помешала этому, чтобы ее парень не ходил с другими девушками, чтобы он принадлежал только ей одной. «Хорошо, – сказала Ньямиронги, – я могу это устроить. Но скажи, ты спала с твоим возлюбленным?» – «Нет, что вы, никогда!» – «Может, он хотя бы гладил твои груди?» – «Да, чуть-чуть», – ответила Иммакюле и опустила голову. «И