Формат. Сборник литературных миниатюр. Александр Александрович Субботин
ему сообщить.
– Так может и не скажем ничего, Дмитрий Валерианович? – нахмурив брови, предложил Горнилов. – Спрошу про свои стихи и всё.
– Нет-нет, товарищ Горнилов, – закачав головой, мягко возразил Синицын. – Он очень просил, чтобы по этой теме его подробно информировали.
– Как знаете, – пробормотал Горнилов, и два человечка двинулись по книжной полке.
Их путь был недолог. Поравнявшись с алым трёхтомником, спутники остановились и огляделись.
– Готовы? – спросил Горнилов.
– Готовы! – в унисон повторил Синицын и, вздохнув, втиснулся меж книг. Следом за ним, перекрестившись, полез и Горнилов.
Внутри они оказались среди ярких красок и сказочных узоров. Воздух был чист и свеж, он пьянил по-весеннему, хотя казалось, что вокруг стояла золотая осень. Но здесь была и зима, и лето, и все времена года разом – выбирай на вкус. И всё сочно, живо, светло.
У распахнутого окна небольшой комнаты сидел он, пил чай и любовался своим творением. Увидев гостей, он жестом пригласил их к себе.
– О своих стихах пришли узнать? – без долгих приветствий осведомился он у Горнилова. – Читал, читал. Знаете, от нечего делать всю книгу прочёл от начала и до конца. Ну что же вы, голубчик, о России пишете и словно по ней панихиду справляете?
– Это почему же? – насупился Горнилов.
– Да так выходит. У вас если земля – то чёрная, если кресты – то кривые, если небо – то свинцовое. И одинокий мальчик в слезах и крови бродит среди этого мрака. Неужто такова теперь Россия? – он обернулся в сторону Синицына. – Или нет? А война? Голубчик, так Россию не прославить. Так её можно только хоронить. Где гром артиллерийских залпов, и русский штык, и белый снег, врага бесславнейший побег? Словом, – тут он прервался и откашлялся, – следует писать о величии России, о её блеске и триумфе. А про тоску пусть недруги пишут.
– Да мы, Александр Сергеевич, не только по этому делу, – переводя тему, сказал задетый Горнилов.
– А что ещё?
– С памятниками вашими беда, – осторожно заявил Синицын, переглядываясь с Горниловым.
Пушкин вскочил с места и энергично зашагал по комнате.
– И что же с ними? – недоверчиво спросил он.
– Сносят, – сообщил Синицын.
– Отбойными молотками, – зачем-то прибавил Горнилов.
Поэт приложил тонкие пальцы ко лбу.
– Что за век, что за нравы! – воскликнул он. – Мои враги – мерзавцы и подлецы, зная, что их не вызвать на дуэль, дошли в своей трусливой низости до таких пределов, что объявили войну моим образам.
– Это не ваши враги, Александр Сергеевич, – поправил Синицын.
– Уж не хотите ли вы сказать, что сама Россия отвернулась от меня? – взволновался Пушкин и, вновь усевшись на стул, обратился к Синицыну. – Послушайте, Дмитрий Валерианович, вы мой биограф и всё обо мне знаете. Уж не написал ли я о своём Отечестве такого, что могло быть превратно понято потомками?
– Нет, нет! Что вы, Александр Сергеевич. Это не ваши враги. Это враги России.
– Вот