Одноклассники первого сорта. Рассказы. Евгений Скоблов
и, потягивая кофе размышлял о том, что бывает так: человек почти жизнь прожил, но ни умом, ни мудростью не прибавился, а к пятидесяти пяти превратился в постаревшего подростка. Злого, глумливого и высокомерного. Сейчас, как и тогда, когда я впервые услышал от него эти «откровения», он гадливо улыбался, наслаждаясь от обсасывания мерзких подробностей глупого и подленького повествования какого-то юного подонка.
А может быть и не какого-то. Может быть он сам выдумал эту мерзость, и она ему очень понравилась. Так понравилась, что и через сорок лет он не мог, да и не хотел от неё избавиться.
Тем не менее, я почувствовал, что это нужно как-то прекратить. Совсем не потому, что мне в школьное время была симпатична эта девушка. Мы были просто одноклассниками, вполне безразличными друг к другу. Просто надо было дать понять Грабу, что весь его рассказ – дерьмо, а сам он не лучше, раз пересказывает мне не в первый раз. И может быть, не только мне.
Поэтому я сказал.
– Ложь.
Он осёкся но полуслове, вскинул брови и отвёл глаза. Сделал вид, что закашлялся. Скривился в непонятной гримасе, которая, по его мнению должна была означать, что он самый честный человек в мире. Он прокашлялся, прикрыл лицо салфеткой. Молчал, ждал продолжения моей мысли.
– Ложь, – повторил я твёрдо, – всё, от начала до конца. Ложь вам рассказал твой «авторитетный пацан». Она не захотела с ним дружить и он ни до чего более умного не додумался, кроме как придумать и рассказать о ней гадость таким же идиотам, каким был сам. Наверное, сидел ночью на кухне, дрочил втихомолочку и представлял себе «как хороша она в постели».
Граб напрягся, ему явно не нравился ход моей мысли и то, какой оборот принимает наш разговор. Но я, не давая опомниться окончательно и не обращая внимания на его мимику, жестко продолжил.
– Видишь ли, Грабов, в чём дело. Когда мы учились в девятом классе, наши девочки были чисты и непорочны. За всех не скажу, но за наших одноклассниц – уверен. Ты и сам это знаешь: семидесятые, комсомол, кружки по интересам, «чистая любовь» и всё такое. А Варвара была из простой, рабоче-крестьянской семьи, где ей, когда она стала девушкой, доходчиво объяснили, что девственность это единственное её богатство, поскольку особым умом и способностями она не отличалась. Так что кто-кто, а она просто по определению не могла в шестнадцать лет быть с кем-то «хороша в постели».
Граб молчал. Наверное, он просто не знал что сказать, поскольку привык, что раньше я ему безоговорочно доверял. Он вообще всегда считал, что оказывает мне великую честь своим вниманием. Мне показалось, что он просто выжидает момент, когда можно будет свернуть тему и поговорить о другом. Но в этот раз я был беспощаден. Я знал, что он это мне припомнит и будет мстить. Мстить жестоко, исподтишка бить в самое больное и в самый неподходящий момент. Но я не остановился.
Глядя ему прямо в глаза (он торопливо нацепил противосолнечные очки, хотя было достаточно пасмурно), я продолжил.
– А может