К центру. Катрин Аполлонова
она ничего не сделает с этой своей агрессией? Неужели совсем нет сил?»
– Тебе сложно, мама? – сипло, борясь с параличом, спросила Анастасия. Сделала шаг к привычному пониманию и оправданию матери.
– Да! – твёрдо ответила мать. – Мне очень тяжело! Очень!
Речной ветер окатил Анастасию порывом ледяного воздуха так, что из неподвижного её лица, из замёрзших глаз хлынули слёзы.
«Я – Терев, – игриво-певуче зазвучало внутри Анастасии что-то объёмное, но непостижимое, словно эхо в горах отозвалось на фоне её диалога с матерью. – Я хочу дать тебе урок. Когда я тихий – меня нет, когда я сильный – я весь здесь».
«Это так очевидно. Зачем это мне?» – вступила в разговор с ним Анастасия.
«Когда мне тяжело, когда я двигаться не могу, я Терев-тихий, как ты сейчас. Когда я полон сил, когда яростный, я звучу порывами, вызывающими слёзы, как…»
«Я поняла».
– Соберись! – зазвенел с тройной силой голос матери в её голове.
– Мама, тебе точно тяжело? – едва ворочая языком, спросила Анастасия. – Мне кажется, что ты лжёшь.
– Ты дерзишь!
– Нет, что ты! – Анастасия упала на колени в своём сознании, которое проявило картинку, а не только звук, и схватилась за живот. – Я не хотела. Прости. Я не специально.
– Ещё бы ты специально!
На берегу реки сидела одинокая, неподвижная девушка. Слёзы градом катились из глаз. Она не могла их утереть – руки не слушались, застыли. Она плакала и в сцене, разыгрывающейся в её сознании. Обессилившая, она легла перед матерью на пол.
– Встань, когда Я перед тобой стою! – громыхала мать.
– Я не могу. Прости меня…
Мать будто бы подменили. В одно мгновение.
– Не можешь? – переспросила она с улыбкой. – Хорошо. Пока ты живёшь в моём доме, я тут главная. Согласна?
Анастасия молчала.
– Громче! – требовала мать. – Я хочу, чтобы ты отвечала на мои вопросы очень громко и чётко.
«Чтобы слова эти стали заклинаниями, точными инканто», – зазвучал Терев.
– Я не могу… – выдохнула Анастасия и закрыла глаза, готовясь к встрече со Смертью. Закрыла глаза и её фигура, сидящая на стульчике у реки. Бледное лицо словно растворялось в сером воздухе города.
«Ты чувствуешь меня?» – спросил Терев.
«Да», – отозвалась Анастасия.
«Ты можешь держать контакт со мной?»
«Могу».
«Ты можешь. Останься, Анастасия! Останься, останься, останься!» – запел Терев.
– Настенька-Крошка, тебе плохо? – тепло спросила мать, поднимая голову Анастасии, но, испачкавшись в слюне, вытекающей из приоткрытого рта дочери и в её холодных слезах, отдёрнула ладони. Голова с резким стуком упала обратно на пол.
Тревога мелькнула в её глазах. Ей было невыгодно терять подкормку. Она взяла себя в руки, успокоилась и, скинув шаль, засаленную и потную, накрыла ей Анастасию. Грузным телом села рядом на пол. И запела колыбельную: