Самый короткий день и самая длинная ночь. Руслан Лангаев
ручья разделявшего большую часть деревни от Попова бугра и подняться, как давича мимо корчмы. Можно было пойти напрямик, через бугры, через старый заброшенный барский сад, через лес, через поле. Вариант был пойти вокруг леса, по Белой дороге, там то и дело проходили путники мимо деревни и проезжали повозки в другие деревни и сёла, так что там было не так уж и страшно и одиноко идти, но всежки далеко. Ну и, конечно, по той же стежке, через вершину, заброшенную прорубь и сгоревшую деревенскую баню у нее, напрямик к Болтунихе, а оттуда вверх по деревне, пять минут и я в своей избе. Ну а далеко идти опять на большой мост и опять вокруг деревни, с другой стороны, по краю большого поля – это был совсем неподходящий вариант. В общем, пока я об этом размышлял, уже дошел до большого колодца, где Василий Дободолыч, как водиться, изрядно подвыпивши, пытался достать до журавля, но хмель так и мотал его в разные стороны. Я, организм молодой и на спирты практически не реагирующий, подошел к бедному мужику и помог ему набрать воды. Все блага миру были мне тотчас им подарены, но я решил еще и проводить его до тому, здесь же недалеко на пригорке, уже над большим ручьем, из окон дома которого хорошо было видно церковь на противоположном бугру, большой мост, хутор вдалеке и даже соседнюю деревню на горизонте. Дома у Василия было шуму. Восемь детей разного возрасту от роду, каждый кто-где, кто на печи, кто на полу, кто в сенях, кто на улице, на дворе, кто с котом играет, кто с собакой, кто дом украшает на праздники, вырезает фигурки и разукрашивает, кто домой лапники еловые тащит – изба – один огромный живой организм, находящийся постоянно в движении и изменении. Сам Дободолыч был мужик хороший, естественно выпить любил, но и работал много и пьяный работал – семья не жаловалась – у Василия руки золотые. Жена уже, конечно, уставшая – как никак столько детей. А дети все красивые как ангелы. Старшая дочь – не пойми в кого девушка строгая, мужиков на версту к себе не подпускала. А вот та, что ее немного младше, Аграфенушка, парням очень нравилась и этого не стеснялась. Но сама боле всего любила, и я это не понаслышке знал, меня одного, как и я её, но как-то по каким-то неписаным правилам мы с ней друг друга держались на расстоянии, хотя взгляды наши всегда пересекались и мы смущались. Вся деревня, естественно, всё знала и все всё замечали, но и все молчали – ну мол принято так и всё. Но всё же пирожки, которые испекла Груша сама, она подала нам и, протягивая их мне, нежно, еле заметно коснулась рукою моей руки. И опять немного выпив я стоял перед всею деревней на дворе, раскрымши, от меня валил пар, как передо мною по деревне валил дым из печных труб, сновали люди, суетившиеся перед сочельниками, с украшениями, с гостинцами, с угощением и прочим. Солнце ласкало последними своими лучами снежные сугробы и замерзшие ветки деревьев. Я спустился мимо журавля, к маленькому мостику, прошел немного вдоль большого ручья и стал подниматься на свой бугор. На пригорке Фомич, Кузьмич и Петрович на старом трухлявом пне пили водку и закусывали квашенной капустой