Личный паноптикум. Приключения Руднева. Евгения Якушина
и отдернул полог, который, как оказалось, отделял четверть пространства комнаты, забитое декорациями, вешалками с костюмами и прочим театральным реквизитом.
– Игрались спектакли? И при этом никто не заметил, что тут такое творится? – удивился Дмитрий Николаевич.
Белецкий подал ему несколько свернутых в рулон афиш.
– У них, можно сказать, гастроли, – объяснил он. – Это труппа под патронажем благотворительного общества княгини Лопухиной. Она собрала актеров и актрис, которые по всяким там разным печальным причинам расстались с большой сценой: мужчины – чаще из-за неумеренного питья, а женщины – из-за скандального грехопадения. Благотворители дают им возможность заниматься своим ремеслом, ну, и на путь истинный наставляют. Летом труппа большей частью играет спектакли в имениях патронесс. Вот и сейчас они в таком турне, но судя по этой афише, послезавтра будут давать «Пиковую даму» на благотворительном вечере в Нескучном Саду в Александровском летнем театре.
– Я уж повелел с их импресарио связаться, – вмешался в разговор Анатолий Витальевич. – Выясним, кто тут без них хозяйничать мог.
Руднев кивнул и переключил свое внимание на очерченное мелом по центру зала пространство.
– Что-нибудь необычное есть? – спросил он, осматривая предметы, оставшиеся от композиции.
– Я ничего такого не увидел, – пожал плечами Терентьев. – Садовая лестница, след от нее сбоку от дома обнаружился. Две жерди для креста… Такие где угодно можно взять, равно как простыню и гвозди. Таз и венок, скорее всего, из театрального арсенала. Свиток – или что это там такое? – обычная почтовая бумага, исписанная обычными чернилами.
Дмитрий Николаевич поднял мнимый свиток и прочел.
– Странно, – проговорил он.
– Что? – навострился надворный советник. – Вы почерк узнали?
– Нет, – ответил Руднев. – Почерк мне незнаком. Надпись странная. Неправильная.
Белецкий тоже прочел.
– Я не нахожу ошибок, – констатировал он. – Что в ней неправильного?
– У Рубенса на картине страница из Святого Писания, а это изречение папы Климента IX: «Et in Arcadia Ego», то есть «И в Аркадии я есть», – объяснил Дмитрий Николаевич.
– И что это значит? – спросил Терентьев раздраженно. – Разверните свою мысль, Дмитрий Николаевич, сделайте милость! Вы же не так просто меня своей эрудицией фраппируете.
Руднев нахмурился.
– Боюсь, это намек на следующий «шедевр», – мрачно ответил он.
Чиновник особых поручений подобрался и шумно выдохнул.
– Пощадите, Дмитрий Николаевич! Еще один? Где?!
– Где, не знаю, но, если я прав, это будут «Аркадские пастухи».
Когда Дмитрий Николаевич завершил свой осмотр театрального дома, не найдя более на месте преступления никаких зацепок и идей, Терентьев вызвался отвезти Руднева и Белецкого домой.
По дороге Дмитрий Николаевич подробно рассказал обо всех странностях, произошедших