Личный паноптикум. Приключения Руднева. Евгения Якушина
от уголков рта до самых ушей.
Далее был женский труп в вульгарном платье, лиф которого был разорван так, что пышные груди несчастной выпали, а между ними был всунут желтый билет. Над этим телом лежал труп младенца безо всякой одежды и пеленок, только глаза мертвого ребенка были завязаны грязной тряпицей.
Следующее тело тоже принадлежало женщине. На жертве была лишь нижняя рубашка, поверх которой были набросаны завядшие полевые цветы.
Последними лежали два тела – женское и мужское, оба обнаженные и сложенные так, будто мужчина обнимал и привлекал к себе женщину. Ее труп был обезображен более остальных: утроба была рассечена, и в рану были насыпаны моченые яблоки. Изо рта несчастной торчал пучок травы.
Дойдя до последних жертв, консультант сперва оцепенело замер, а после его взгляд преисполнился ужаса и заметался по сторонам, словно ища путь к спасению.
Белецкий тронул консультанта за плечо и тихо, но настойчиво повелел:
– Gehen wir! (нем. Пойдемте!)
Рука Дмитрия Николаевича взметнулась в попытке заслонить его от кошмарного зрелища. Он попятился, и ноги под ним стали подкашиваться. Белецкий подхватил его под руку и потащил прочь из проклятого сарая. Анатолий Витальевич спешно пошел за ними.
Савелий Галактионович с откровенным торжеством смотрел вслед ретировавшемуся консультанту, овеянному такой невероятной славой, но, очевидно, проявившему на месте страшного преступления куда меньшее мужество, чем он, скромный младший делопроизводитель. О своей-то давешней слабости Савушкин, конечно, к тому времени уже позабыл. Но всласть поупиваться своим превосходством ему не позволил резкий голос доктора Дягелева, раздавшийся над самым его ухом:
– Стакан воды раздобудьте! Живо! – резко приказал Филипп Иванович и тоже вышел из сарая, держа в руке свой саквояж.
Савелий Галактионович шмыгнул в боковую дверь, ведшую на Мясницкую, и с важным видом лица официального потребовал в ближайшей лавке налить ему стакан воды, срочно требуемый для проведения дознавательных мероприятий. Хозяйка принесла ему воды в чашке, расписанной веселыми цветочками, и принялась выспрашивать, что там и как, и правда ли, что в старом сарае пятерых зарезали, а еще семерых придушили. Младший делопроизводитель строго цыкнул на любопытную лавочницу, подражая тону Анатолия Витальевича, и чинно заявил, что все это секрет дознания, который он – чиновник сыскного управления – естественно, раскрывать кому попало не станет.
К воротам Савушкин прошел по улице. Через сарай было бы, несомненно, быстрее, но он подумал, что уже в достаточной степени проявил героизм и выдержку, а бравировать своей отвагой, теперь уже очевидной всем и каждому, будет нескромно.
Когда он пришел к воротам, там были и Терентьев, и Дягелев, и Белецкий, и Дмитрий Николаевич. Последний, которому, видать, сделалось совсем худо, сидел на подножке казенного экипажа, облокотившись о колени и уронив голову на руки.
– Вас только за смертью посылать! – сердито сказал доктор, забрал из рук Савушкина