День саранчи. Подруга скорбящих. Натанаэл Уэст
круто обернулась к отцу.
– Сердце, – сказал Гарри. – Встать не могу.
Небольшой номер, исполняемый отцом при продаже пасты, был ей известен, и припадок в него не входил. Когда она вновь повернулась к Гомеру, вид у нее был трагический. Ее гордо откинутая голова поникла.
– Прошу вас, разрешите ему тут полежать, – сказала она.
– Да, конечно.
Гомер указал ей на кресло и поднес спичку к ее сигарете. Он старался не глазеть на нее, но тут как раз воспитанность была ни к чему. Фей любила, чтобы на нее глазели.
Она показалась ему немыслимо прекрасной. Но еще больше его поразила бившая в ней через край жизнь. Она была тугая и звенящая. Она сияла, как новая ложка.
Хотя ей шел восемнадцатый год, она была одета как двенадцатилетняя девочка – в белое бумажное платье с синим матросским воротником. На длинных голых ногах были синие сандалии.
– Мне очень неловко, – сказала она, когда Гомер снова посмотрел на отца.
Он жестом дал ей понять, что это пустяки.
– Бедолага, сердце у него никудышное, – продолжала она. – Сколько раз я умоляла его показаться специалисту – но вы, мужчины, все одинаковы.
– Да, ему надо сходить к врачу, – сказал Гомер.
Ее жеманность и ненатуральный тон привели его в замешательство.
– Который час? – спросила она.
– Около часу.
Она вдруг вскочила и схватилась за голову, зарыв пальцы в волосах, отчего они приподнялись на макушке шелковистой копенкой.
– Ах, – грациозно выдохнула она, – а у меня в ресторане назначено свидание.
Все еще держась за волосы, она повернула торс, не сдвинув ног, так что ее тесное платьице натянулось еще туже, обрисовав изящно выгнутые ребра и маленький, с ямкой, животик. Это искусное телодвижение, как и все другие, было настолько бессмысленным и механическим, что она казалась даже не манерной актрисой, а танцовщицей.
– Вы любите салат с лососиной? – отважился спросить Гомер.
– Салат с лососи-иной?
Она как будто повторила вопрос своему желудку. Ответ был – да.
– И много майонезу, да? Обожаю.
– Я начал готовить ко второму завтраку. Сейчас доделаю.
– Давайте я помогу.
Они взглянули на Гарри, который как будто уснул, и пошли на кухню. Пока он открывал банку с лососиной, она уселась верхом на стул, сложив руки на спинке и опершись на них подбородком. Когда он оглядывался на нее, она ему интимно улыбалась и встряхивала своими белыми шелковистыми волосами – сначала вперед, потом назад.
Гомер был взволнован, и его руки действовали быстро. Вскоре большая ваза салата была готова. Он расстелил лучшую скатерть и выставил лучший фарфор и серебро.
– От одного вида слюнки текут, – сказала она.
Сказано это было так, как будто слюнки у нее текли при виде Гомера, – и он засиял. Но к еде она приступила раньше, чем он сел. Она намазала ломоть хлеба маслом, посыпала сверху сахаром и откусила большой кусок. Потом шлепнула на лососину ложку майонеза и принялась за дело. Гомер совсем уже было приготовился