Франкенштейн и его женщины. Пять англичанок в поисках счастья. Нина Агишева
никому. Откровенно говоря, она страстно желала родить мальчика – в любом случае возможностей в жизни у него будет больше. Сейчас, когда у нее началась родильная горячка, она думала о том, что женщин и здесь наказали. Природа сама постаралась не дать им заниматься тем, чем хочется, помешала раскрыть свои возможности наравне с мужчинами, заставив рожать, болеть и даже умирать во имя новой жизни. До осознанного материнства и тем более движения чайлдфри оставалось еще почти два века, но если бы Мэри Уолстонкрафт могла прочесть знаменитое цветаевское “у любящих не бывает детей” (“Письмо к амазонке”), как бы откликнулась ее душа на эти строки!
Тогда в Гавре Фанни она родила легко, поэтому на этот раз в Лондоне решила ограничиться помощью одной только акушерки. Эта рекомендованная друзьями акушерка, миссис Блекинсоп, как раз и не догадалась проверить, вышла ли плацента. Потом все-таки позвали врача – и доктор Пуаньян, не вымыв руки (о микробах тогда мало что знали) и без всякой анестезии, попытался плаценту удалить. Но занес инфекцию, и у Мэри началось воспаление. В XVIII веке, а на дворе стоял 1797 год, это было довольно распространенным явлением. Так что когда в доме появился друг Годвина доктор Фордис, он уже ничего не мог сделать.
Грудь распирает от молока, и я лежу здесь распластанная, как самая простая сельская баба после родов. Только та выживет, а я нет. На кровать положили щенков. Их прикладывают к моей груди, чтобы они сосали молоко… Больно, как больно. Такого же щенка повесил однажды отец, в очередной раз напившись и избив мать. Я спала возле двери в их комнату, чтобы защищать ее. Я и сейчас вижу мертвое тельце, качающееся под притолокой. С тех пор я не могу слышать собачьего лая. Не могу смотреть на собак. И вот я кормлю их своим молоком по требованию доктора Фордиса. И мне достаточно просто взглянуть на его лицо, чтобы все понять. Последними словами мамы были: “Я должна проявить немного терпения”. Я тоже…
Первую феминистку Мэри Уолстонкрафт могла бы спасти элементарная операция, но тогда таких не делали. Опий, вино и щенки вместо молокоотсоса – вот все, что мог предложить Фордис осунувшемуся от горя мужу Мэри. Двух девочек – его новорожденную дочку и трехлетнюю Фанни – перевели в соседние апартаменты. Мэри с мужем, проповедующие идеалы свободы во всем, даже в браке, жили рядом, но в разных домах: они планировали много работать и не хотели мешать друг другу. Жизнь обещала быть такой радостной и плодотворной, ведь к обоим уже пришла известность и их охотно печатали. Уильям, в отличие от порывистой и страстной Мэри, был сдержанным и скорее замкнутым человеком, и сейчас он боялся даже смотреть на доктора, хотя очень хотел спросить у не-го: это конец или еще есть надежда? В Лондоне в те августовские дни стояла нестерпимая жара, и Уильям то подходил к окну и открывал его настежь, задергивая белые легкие шторы, то, наоборот, плотно закрывал створки, чтобы шум с улицы не беспокоил больную. Доктор Фордис думал о том, что миссис Годвин, конечно, еще нестарая и сильная женщина, организм борется, но что-то подсказывало