Прокаженные. История лепрозория. Георгий Иванович Шилин
слушая его болтовню, чувствовали, что в этом человеке бьется хорошее, горячее человеческое сердце.
– Николай Васильевич, – продолжал Туркеев, – ты стал лучше выглядеть.
Совсем молодцом. Лечись, только аккуратно лечись, не ленись, батенька, ручаюсь: нам придется с тобой расстаться. Неужели ты уедешь от нас? И тебе не жалко? А ты, Анисья, почему такая кислая? Квашеной капусты наелась с утра? Нехорошо. Во сне свадьбу видела? Не верь, батенька, снам, пустое дело.
Вот скоро мы выдадим тебя за Трофима – мужик он дельный, умный, и хотя охочий до чужих жен, но ты накрути ему хвост. Трофим, ты возьмешь ее в жены?
Анисья, я приду к тебе сватом от Трофима. Чего ты отворачиваешься? Приду, вот увидишь – приду. А ты, Настенька, все по мужу непутевому плачешь? Не стоит он твоих слез. Раз на другой бабе женился – кончено, все одно что отрезанный ломоть. Вот подожди немного, подлечим тебя и выдадим за орла.
Посмотри-ка на Мотю – вон какая веселая да розовая, будто только что из бани или со свиданья. Ты, Мотя, в кого влюблена? А? Э-эх, сбросить бы мне десятка полтора, приударил бы я за тобой…
В таких разговорах проходил осмотр. И если бы какой-нибудь посторонний заглянул сюда в эту минуту, он ни за что не поверил бы, что здесь идет врачебный осмотр тех самых людей, которых сторонится человечество, «как диких зверей».
Но чудесное настроение Сергея Павловича было внезапно испорчено почти невероятным событием.
Во время осмотра к нему подошел Протасов – один из обитателей больного двора. Уставившись на доктора так, будто он выпил сулемы вместо воды, Протасов сказал:
– Сергей Павлович, несчастье… Такой случай… И скажите на милость…
Доктор Туркеев умолк и сверкнул на Протасова очками.
– Ты чего хочешь?
– Да Строганов – там у себя…
– Что Строганов?
– Повесился Строганов, Сергей Павлович… Ну что вы скажете – такая беда!
– Вот тебе раз. Да ты, батенька, кажется вздор несешь… Как это так?
Среди больных кто-то ахнул. Доктор тяжело уронил свою бороду на халат.
Веселость будто сняло рукой. Он озабоченно протер очки, потом снова принялся выслушивать больного, но не дослушал и передал стетоскоп лекпому Томилину.
– Нуте-ка, займитесь вы. – И вышел.
«Ну да, ну да, – твердил он сам себе, спеша на больной двор. – Как же иначе? Ясно. Реалист. Не верил в выздоровление. За тридцать лет ни одного самоубийства, и вот – пожалуйте».
…Строганов висел на веревке, и лицо его было странно спокойным, будто заснул он в петле. На столе горела керосиновая лампа, зажженная еще его рукой. Около лампы лежала клеенчатая тетрадь.
Доктор Туркеев остановился на пороге, взглянул на самоубийцу и покачал головой. Потом подошел к трупу, пощупал пульс и вдруг, повернувшись к Протасову, гневно закричал:
– Прежде всего ясность: в чем дело? Зачем он сделал это?
Не получив ответа, он шагнул к столу, взял тетрадь и, открыв дрожащими руками обложку,