Петербургский сыск. 1870 – 1874. Игорь Москвин
наверное, уже слышали о несчастье, постигшем одного Вашего пациента.
– Это такое горе, бедный старый человек!
– Судя по капиталам, не так уж беден.
– Я не в том смысле, – возмутился Гроттен.
– Я тоже, но вернемся к нашему разговору. Господин Гроттен, Вам что—нибудь известно о духовном завещании?
– Конечно, – удивился доктор, – оно всегда лежало в шкатулке в спальне Никиты Ивановича.
– Вы знаете, что там было написано?
– Конечно, я же ставил под ним свою подпись, как свидетель, что Никита Иванович в полном рассудке и здравии. Его под диктовку господина Чернова писал коллежский асессор Макар Федорович Спицын, заверял второй подписью протоиерей Василий Яковлевич Виноградов.
– Когда была составлена духовная?
– Третьего дня я был по вызову у господина Чернова, он разнервничался после разговора с племянником, который ведет разгульный образ жизни. Постоянно в долгах, Никита Иванович взял заботу о его воспитании в память раноушедшей сестры, но господин Кислицын не исправим. Карточные долги, дамы, весь набор, как выражался молодой человек, истинного офицера.
– Что говорилось в завещании?
– Никита Иванович не был памятливым человеком, я думаю, завещание составлено в минуту раздражения. Он все свои капиталы завещал Александро—Невской лавре, он бы его уничтожил. В старом, написанном несколько лет назад, наследником становился племянник.
– Интересно, но не найдены ни старое, ни новое завещание.
– Не могу ничего сказать, – развел руками доктор.– Я рассказал все.
– Спасибо, Отто Францевич, и будьте любезны, подпишите протокол и прошу прощения за беспокойство.
Картина вырисовывалась, но не складывались некоторые штрихи.
– Иван Дмитриевич, – перед начальником сидел агент, – вот показания дворника соседнего дома, он видел, как господин Кислицын дважды в роковой вечер навещал дядю. Первый раз он приехал на извозчике и в раздражении, а второй тайком через задние дворы.
– Дворник хорошо его разглядел? Ведь было темно, да и освещение слабое?
– Нет, он уверен. С господином Кислицыным они сталкивались неоднократно.
– Как с арестантом?
– Его фамилия Богров Семен Яковлев, писарь обвинен в краже казенных денег, отбывал наказание в Литовском замке. Маленького роста, худосочный. Сейчас проверяем питейные заведения, трактиры.
– Если у нашего злодея появились деньги, то проверьте и дома терпимости. Может, забрел туда.
В шесть часов возмущенный подпоручик Кислицын ходил большими шагами по кабинету Путилина.
– Я не понимаю: зачем меня привезли в это гнусное заведение? У меня злодейски убили благодетеля, единственного близкого человека. Вы же творите безобразие, я напишу жалобу прокурору.
Иван Дмитриевич спокойно сидел на рабочем кресле, его занимали другие мысли, он рассматривал сапоги вышагивающего. По размеру, по крайней мере, на глаз,