Хочу тебя использовать. Екатерина Орлова
потому что знаю, что за каждое слово придется отвечать перед ним. Прошлого раза хватило, он вполне доходчиво «объяснил мне», что перечить ему не стоит.
– Мать покормила? – открывая одну за другой крышки кастрюль, интересуется он.
– Покормила.
– Помыла?
– Да, – резко отвечаю я.
– Ты мне тут не показывай свой характер! – рявкает отец. – Ишь ты, за родной матерью тяжело тебе ухаживать? Она твою задницу вонючую мыла в детстве.
– Мне не тяжело, – снова произношу едва слышно.
– Что? – ревет над ухом со спины, а я вжимаю голову в плечи в ожидании удара, но его, к счастью, не случается.
– Не тяжело, – повторяю громче.
– Смотри мне, столичная штучка, – хмыкает он. – Я ушел.
Столичная штучка.
Так он называет меня с тех пор, как мне пришлось вернуться из столицы, чтобы ухаживать за мамой после инсульта. Она у меня практически полностью парализована. Может только жевать и легонько сжимать мою руку пальцами. Теперь я ее круглосуточная сиделка. Говорят, бойтесь своих желаний, и, видимо, поговорка правдива. Я так мечтала стать медсестрой, что стала ею, только при трагичных обстоятельствах.
Я проучилась всего два месяца перед тем, как мама попала в больницу. Думала, отец откроет глаза и бросит пить, ведь мы оба понимаем, что это он довел ее до такого состояния. Каждый день жить с агрессивным алкоголиком – такое никакие нервы и сосуды не выдержат. А мама с ним вместе уже девятнадцать лет. Лучше б рожала и воспитывала одна. Я практически не помню, каким был мой отец до того, как увлекся алкоголем. Теперь же все вокруг него виноваты во всех его несчастьях, кроме него самого.
Завернув свежий хлеб в полотенце, я заглядываю, как в печке подходят еще две буханки, потом проверяю маму и иду к Лидии Порфирьевне. Поход к ней всегда как глоток воды. Она очень добрая и душевная старушка, с которой я люблю общаться. Моя мама дружила с ней до инсульта, и иногда Лидия Порфирьевна приходит проведать ее. Но делает это крайне редко, опасаясь, что мой отец и ее начнет поколачивать. Она женщина пожилая, семья живет в Киеве, не навещают ее совсем, защитить некому. И хоть она и была учительницей моего отца, даже это не останавливает его от того, чтобы обложить ее матом при случае.
Войдя во двор соседки, я иду к дому, во второй раз рассматривая ярко-оранжевую машину, стоящую у нее во дворе. У Порфирьевны гости, и мне неловко нарушать ее покой, но я обещала испеченный хлеб. Оглаживая взглядом сверкающий бок машины, я иду, не глядя вперед, пока передо мной, словно черт из табакерки, не выскакивает парень. Я вскрикиваю от испуга и едва удерживаю хлеб, который норовит выпасть из рук. Мой взгляд сначала утыкается в рельефную грудную клетку, – голую, надо заметить, – а потом поднимается выше. И по мере того, как я рассматриваю парня, чувствую, как начинают пылать мои щеки.
– Привет, – здоровается он, так же оценивающе блуждая по мне взглядом.
– Гм, привет, – хриплю я.
– Я – Кирилл.
– Марья, – теперь пищу. Да что ж такое с голосом?!
– Знаю.
– Да? –