Огонь каждому свой. Алексей Васильевич Салтыков
разглядывал иллюстрации. И уже тогда во мне просыпалась жажда познания.
Передо мной проплывали книги Августина «О граде божием», «Божественная комедия «Данте» с её пугающими иллюстрациями путешествия в ад, «Триумфы» Петрарки, «Неистовый Роланд» Ариосто, Сочинения Аристотеля, «Гипнеротомахии Полифила» Колонны. И я уже мечтал стать философом, окунувшись во всю эту невидимую, но бурлящую жизнь – писать, думать, мечтать о чём-то прекрасном, великом, солнечном! Казалось, что так оно и будет. Каково же было моё разочарование, когда в одиннадцать лет меня отдали на обучение в частную школу Неаполя. И в этом же году меня поразило известие: был издан Index Librorum Prohibitorum. Папский индекс запрещённых книг закрывал окна и двери свободомыслия. В детстве своём я видел, как дерутся муравьи за свою жизнь, за жизнь своего муравейника, и я думал – как они, такие маленькие способны бросать себя в жертву врагу в десятки раз больше их самих, погибать без сожаления ради других? А потом мне приходили на ум стихи Петрарки, и, глядя в ночное небо, на бесчисленные звёзды, я повторял его строки:
…Блаженный свет небес погас,
Что был поддержкой прежней жизни,
Ты гол и беден в новый путь,
Идёшь, не ведая друзей,
Но тем уверенней твой дух
Твою всегда пусть держит спину* (перевод – автор А. С.)
Но в одиннадцать своих лет я был очень далёк от таких знаний, и старался быть прилежным учеником. Я думал, что истины, которыми меня наполняли учителя – самые настоящие. Но всё нарушилось как-то вдруг, когда я увидел на площади груду сваленных книг, тех самых, что я когда-то листал. Их поглощал огонь, который так рьяно поддерживали мои будущие братья по монашеству.
–– Что они делают? Это же книги! Зачем они их сжигают?
–– На всё воля божья, поверь, Филиппо! Ты ещё мал, чтобы это понять. Папский эдикт объявил эти книги вредными для добрых католиков. Они противоречат Евангелию и вселяют в души людей сомнения в вере.
Но тогда это не расстроило меня. Возможно, – подумал я, – это так и надо. Единственный автор, чьи книги были тогда не тронуты, был Аристотель. Для них он был слишком умён. Но придёт время, уж поверьте мне, они возьмутся и за него!
–– О чём ты там шепчешь, Бруно? Неужто заучиваешь «Отче наш»? Идём, урок начинается.
Прилежность и проницательность были моими характерными чертами…
Глава 3. Неаполь 1565 год
Которая повествует о становлении монаха Джордано из послушника Филиппо.
Своды Капеллы завораживали своими причудливыми красками. Колорита добавляло яркое Солнце, проникающее своими лучами сквозь разноцветную мозаику стекла с ангелами и фигурой Христа. Так и хотелось смотреть всё время вверх, как будто поднимаясь за взглядом выше к небесам, ко всей этой неописуемой красоте, под звуки прекрасного мужского хора, который проникновенно исполнял «Credo in Unum Deum». Нет, вы должны это послушать! Музыка великолепно передаёт фактуру бытия: «Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae, visibilium