Возвращение Орла. Том 2. Владимир Алексеевич Фадеев
Тамбов – Башкирия – Байкал – Дальний Восток… но что в нём? Мало ли всякого народу тащится через весь Союз туда-обратно по этим вехам? Всякого – немало. Но дед-то не всякий! А какой? Что ему там такое открылось, что даже внука тащит… или тащат? Что за кибальчишская тайна? Эх, потому и не рассказали прямо, что этого и сама гэбня до конца не понимает. Видят: работает, а что да как – извините, не по уму. И ведь мне тоже не по уму… или это из той песни, что умом вообще не понять? Поэтому и приём у них – запустить живца, но такого, на которого клюнет обязательно. Особенного живца, с серебряным копытцем.
– Ну что, Толян, по последней? – вынырнул из полузабытья. – Да и пора нам.
Выпить рыжий согласился, но уходить не хотел, обидно: приоткрыли щёлку, носа не просунуть, и захлопнули.
– Нет, ты мне всё-таки объясни, что там за место такое?
– Место… – «ну и как это словами рассказать? Никак. А не рассказывать – подумает, что скрываю…» – Ты «Пикник на обочине» тестя моего нового читал?
Толян вздохнул.
– Понятно… ну хотя бы «Сталкера» смотрел?
– Смотрел, это смотрел, это я знаю.
– Помнишь, там была комната, где исполнялись желания?
– Исполнялись, да что-то ни у кого не исполнились.
– Ну, дружок, если б ещё и исполнились, то это был бы не «Сталкер», а «Аленький цветочек».
– Всё одно: сказки.
«Вот и расскажи ему…»
– Ну ладно, ладно… комната была, и что?
– И ничего… – Гога отвернулся и как будто снова впал в ступор.
«Обидчивый, барчук!»
А Гога не обиделся, просто опять ухнуло под рёбрами, знак: где-то рядом недостающая карта, ведь с чего-то всплыла аналогия с пикниковской комнатой! Тесть с брательником тоже чуяли, – а уж они-то ещё те чуятели! – что существуют на теле планетки некие заповедные места, где происходит нечто такое, что и определяет дальнейшую судьбу – человека ли, страны, да и самой планетки. Этакие пупки, через которые мир при необходимости выворачивается наизнанку. Чувствовали, может, и слышали от кого, вот и прощупывали своими печатными машинками темку. А он, Гога, чувствовал, что они чувствовали, потому и породнились. Его ли это была воля? Вспомнил держащее его крыло, усмехнулся… Его, его… всё было чинно, благородно… по любви.
Ещё раз похолодели кишки, жёсткая подсказка: тешься, что сам, что по любви… Всего на мгновенье, то самое, когда сморозило селезёнку, увидел силу, которая собирала их, как колотые стёклышки в калейдоскопе, в какую-то нужную этой силе картинку. Ей до лампочки, что там про себя думают скользящие меж зеркалами осколки, она собирает нужный ей узор, а стекляшечьи думы приложатся. Что за сила? Но ведь она есть, и работает, работает! В конце концов, не раввины же подкладывают еврейских жён будущим секретарям – во-первых, откуда им знать, будут ли те когда-нибудь партийными секретарями, а во-вторых, нужно было бы содержать целую армию свах-медиумов, а её нет. Только эта сила… И он увидел