Критическая масса. Наталья Александровна Веселова
девкам… И сама подумай: за то на пятнадесять44 лет отлучают. Впрочем… Ты ведь пущеничеством своим сама себя отлучила… Как же ты без церкви живешь, Мавра?
Но та вдруг борзо обернулась к Мишуткиной матушке и возвысила голос:
– А ты?! Я и в дому своем молюсь – да крещусь двоеперстно! А как тебя стыд не берет – кукишем крестное знаменье творить45?! Я хоть и пущеница – а Святой Троицы не четверю: трегубо «аллилуйу» не пою, славлю сугубо46! Я Святого Духа по-старому Истинным называю47 – а ты что ж? Как я без церкви обхожусь, спрашиваешь? А вот и я спрошу – как ты туда ходишь, как без стыда чтёшь новые книги… поганые, где все слово Господне выхерено48?
Ни одна из женщин не заметила, что Васятка с Мишуткой давно уж во дворе были порознь: первый изо всех сил пытался поделиться малым остатком коврижки с брезгливо воротившим сытую щекастую морду котом, не решавшимся, однако, пустить в дело только что преостро наточенные когти, а второй, незаметно подобравшись под высокое крыльцо, нашел там недогрызенную кость их сторожевого кобеля, как раз отлучившегося по важному делу, и увлеченно пробовал ее на вкус, параллельно краем уха слушая разговор матери с соседкой. Теперь, когда Мавра заговорила с матушкой дерзостно, она совсем разонравилась мальчику, по первоначалу залюбовавшемуся было на ее новый летник из доброй зендянцы49, надетый врастопашечку50, и на сверкающее в лучах обеденного солнца дорогое ожерелье с розовым жемчужным саженьем… Хотя и не уразумел несмышленый Мишутка, все еще не обсохший после прыжков по-саранчиному, почему вдруг соседка с матушкой друг на дружку взъярились, но приятно ему было услышать, что матушка в долгу не осталась и стала храбро наступать на обидчицу:
– Не за то побьет меня муж, что во дворе у себя простоволосая стояла – а за то, что блудные речи бабы отлученной на своем пороге слушала! А уж от пущеницы до еретицы – недолог путь! Ты вот что, Мавра: иди-ка со двора моего, пока я твои-то бесстыжие волосья не повыдергивала!
Наверху послышалась весьма красноречивая возня, и осторожно высунувшись, мальчишка успел увидеть, как Мавра, быстро нагнувшись, подобрала с полу материнский убор, легкомысленно сброшенный тою с влас, и с размаху швырнула его Марии в лицо:
– Вот твой кокуй – в нём и кукуй!51 – зло крикнула она и бросилась вниз по лестнице.
Проводить ее взглядом Мишутке не удалось, потому что в темной сырости вдруг блеснул коричневой с золотом гибкой спинкой быстроногий жижлец52 – и, вскрикнув от радостной неожиданности, мальчишка плашмя упал на брюхо, чтоб успеть схватить увертливую добычу…
– Ты не здесь, Ученик?
– Прости, Учитель, я задумался.
– Чем скорей ты забудешь прежнее, тем более преуспеешь в учении. Мужчина сейчас вон там – наблюдает за девочкой сквозь кусты, со скамейки, но подойти не осмелится: кругом гуляющие. Так что наша подопечная пока в безопасности – вот она, хочет покормить белку, а белка не ест.
–
Креститься тремя пальцами, по новому обряду, введенному Патриархом Никоном.
Согласно старообрядческому учению, «аллилуйа» должна петься два раза (сугубо) – «по-ангельски», а третий – «Слава Тебе, Боже!» – «по-человечески», в то время как после реформы Патриарха Никона ее стали петь трижды (трегубо) «по-ангельски» и четвертый раз – «по-человечески», что старообрядцы считают оскорблением Святой Троицы.
Реформой Патриарха Никона из «Символа Веры» было убрано слово «истинного», относившееся к Духу Святому.
Искаженная поговорка (в оригинале «Вот тебе кокуй, с ним и ликуй!»), означавшая, что, выйдя замуж, женщина обязана была постоянно носить головной убор «кокуй» (по-другому «кокошник», «кику»), видоизменявшийся с течением времени, но всегда являвшийся символом зависимости и покорности.