Зловещие предсказания. Софи Клеверли
листья. Вообще мамину стряпню!
Брат с сестрой рассказали нам историю театра, начиная со строительства много лет назад, когда возникла мода на возрождение классицизма, до упадка. Как родители с первого взгляда влюбились в театр, напоминавший об их греческих корнях, и выкупили его (довольно дёшево, по словам Элени), чтобы вернуть былую славу. Они пережили трудные времена, но, благодаря популярности леди Афины, дела пошли на лад.
– Хотя могло бы быть и лучше, – настаивала Элени, совершенно не по-девичьи хлопнув по столу рукой, – если бы разрешили поставить мои пьесы…
Она замолчала, потому что фойе заполнили первые зрители. Наверное, открыли двери. Толпа роилась вокруг нас, собираясь у буфета. Добродушный гул доносился до нашего столика.
– Прошу прощения, – протискиваясь мимо коляски Элени, буркнула дама средних лет с огромным турнюром под бесконечными складками зелёного платья. Она задержалась у столика и вытаращилась на Элени, выставив вперёд острый нос.
– Бедняжечка, – жеманно произнесла она, – что же с тобой приключилось?
– Бубонная чума, – печально ответила Элени. – Очень заразная. Хотите, покажу?
И начала закатывать рукав.
Лицо дамы исказилось от ужаса, и она с шумом шарахнулась от столика. Элени и Нико расхохотались.
– И что, часто задают такие вопросы? – поинтересовалась я. – С ума сойти можно.
– Да. Иногда, не потрудившись спросить, двигают кресло, будто я просто мебель! – воскликнула Элени. – Выручает смех – лучшее лекарство. – Она усмехнулась.
– Ерунда, – ответил Нико, – коли так, ты бы давно вылечилась, когда лучший в мире мим Пьетро в номере «Воздушная прогулка» свалился в оркестровую яму.
Она захихикала.
– Мы хохотали до слёз. С ним, кстати, ничего не случилось, – быстро спохватилась она. – Акробаты оставили там мат.
– Николаос, Элени? – раздался сзади тёплый весёлый голос. – Кто это, дети?
– Я же просил называть меня «Нико», – пробормотал Нико, шутливо закатывая глаза.
– Мамочка, – просияла Элени, – это Вайолет и Оливер. Пришли посмотреть шоу. Мы показываем им театр.
Я повернулась к женщине, вылитой Элени, только старше – с ослепительной улыбкой, с волнистыми, заплетёнными в косу густыми тёмными волосами, такими же карими глазами, только с морщинками в уголках. На ней было тёмно-красное платье с замысловатым жемчужным узором по краю юбки и рукавов, настолько красивое, что я позавидовала, поскольку сама почти всегда носила чёрное.
– Рада познакомиться, – улыбнулась она, – этой парочке давно пора подружиться с ровесниками. Я Мария Анастос. Добро пожаловать в Греческий театр!
Она прошлась вокруг столика, поправила воротничок Нико и, наклонившись, два раза чмокнула Элени в щёку.
– Ты хорошо себя чувствуешь, agapi mou[2]? – спросила она, и та кивнула. – Надо бежать, а то шоу не состоится!
И мама Нико и Элени скрылась в толпе.
Нико улыбнулся и снова искусно смял воротничок.
– Это мама. Она здесь всем заправляет.
Любовь моя (