Правила обманутой жены. Евгения Халь
лифчик. – И тут в ателье вползает зайчик такой лет двадцати и ноет: «Ну пусик, я же там жду, в машине. Где ты?» Он красный весь стал. А я ей и говорю: «Пусик сейчас ищет бабу с руками, чтоб пинжак умела перешивать». Не ну ты видела? Измельчал мужик. Если такой солидный тоже бросается на малолеток, то что мне делать? Чует мое сердце, что в четвертый раз замуж не сходить. А мне ж всего полтос! А уже не за кого!
– Я тоже теперь одна, Виолочка, – заплакала я.
– А ты клювом не щелкай, Надюня! Ты борись.
– Как Соломоновна? Мне его двумя руками держать? – я села на стул и закрыла лицо руками.
– Его не удержишь. Ее нужно давить. Набей любовнице морду, – деловито посоветовала Соломоновна. – И не реви, Надюша, у мужика всегда есть кто-то на стороне.
– Неправда! – горячо возразила Килька, которая вернулась из магазинчика, что располагался через дорогу. – Есть и порядочные.
– Я тя умоляю! Не полощи мне нервы! – поморщилась Виолетта, закатала рукава, расстелила на столе газету и принялась резать селедку. – Порядочные, пока не поймаешь. Вон мой первый муж вообще завел себе любовницу через полгода после свадьбы. Я тогда беременная была. И жила под Одессой. Это ещё до Москвы было. А любовница его нашей соседкой была, – Виолетта отрезала кусочек чёрного хлеба, положила на него кусок селедки, ломтик свежего огурца и отправила в рот. – Прикинь: лихие 90-е. Все нищие. Зарплату не платят никому. Последний хрен без соли доедаем. А эта шалашовка в леопардовых лосинах и красном блузоне гарцует. И задница у нее вот такая, – Виолетта раскинула руки. – А мой всегда попы любил. Хотя это было ещё до кардашьяномании. А я тогда была худая и звонкая. Грудь всегда была. А попы не было. И меня прям тошнило от ее леопардовой задницы. Как сейчас помню: сижу на кухне, огурцы солёные из банки жру и реву. А дома-то частные. Все видно, что у соседей происходит. И у меня прямо перед глазами ее двор. А во дворе на веревке эти самые леопардовые лосины сушатся. Ну я забралась к ней в сад и ножницами их распанахала на мелкие куски. А она вылезла из дома – и в крик. А я ей тогда сказала: «Морду твою так же порежу». И все. Как отрезало во всех смыслах. Она моего мужа послала. Он потом домой приполз. Хвостом виляет, юлит. Еще много лет с ним прожили. А если бы я тогда его выбросила, то могла и одна остаться. И еще и с пузом. Так что ты, Надюша, пойди к любовнице твоего босяка и прессани ее, как следует. Только одна не ходи. Меня с собой возьми, – Виолетта протянула мне кусок хлеба с маслом и селедкой. – Я ее так шкваркну, шо она забудет, где у нее то место, которым мужиков отбивают. То, что твой Дима погулял по буфету – черт с ним. Тебе меньше возни. Считай, что эта швабра твоего песика выгуляла. Главное, чтобы она его из дома не увела. Нужно затихариться и ждать. Перебесится мужик. Надоест она ему. Главное: виду не подавай, что знаешь. И следи за ней все время. Может, нужно как-то поведение своё поменять? Чему-то у нее поучиться? Чего-то ты себя запустила, рыба моя, – Соломоновна пристально оглядела мои потёртые джинсы и свитер.
– Не могу я с ним, – я отложила в сторону бутерброд с селедкой. – Противно очень. Может,