Смерть в губернском театре. Игорь Евдокимов
только-только сложил губы в трубочку, дабы охладить круто заваренный кипяток, как входная дверь казенной квартиры с грохотом распахнулась. Рука квартального надзирателя дрогнула и обжигающе горячий напиток вылился ему за воротник рубахи, отчего Гороховский рявкнул такое, что даже его кроткая и многострадальная жена перекрестилась.
На пороге стоял, тяжело дыша, учитель Павел Сергеевич Руднев, коего Юрий Софронович не далее, как два месяца назад спас из лап опасных преступников. Лицо молодого человека раскраснелось, по лбу струился пот – явно до квартиры надзирателя он добирался бегом. Павел попытался что-то сказать, но дыхание перехватило, в результате из горла вырвалось только гусиное шипение.
– Ну?! – рявкнул квартальный и грозно поднялся из-за стола.
– Беда, Юрий Софронович, – наконец-то отдышался Руднев. – Покойник у нас!
***
Тем же вечером, только чуть ранее, Руднев и Черкасов, как и договаривались, встретились на соборной площади. Местом этим жители города С. несказанно гордились – и за дело! Летний кафедральный собор, Троицкий, мог бы, по мнению обывателей, посостязаться в красоте и правильности форм со столичным Казанским собором (что, откровенно говоря, было преувеличением) или хотя бы со знаменитым Староярмарочным собором в Нижнем Новгороде (а вот это уже вполне). Зимняя, Никольская, церковь на его фоне несколько меркла, но построена на несколько десятков лет раньше, а патриархальные городские купцы так вообще считали, что ее более скромные очертания куда как благообразнее огромного соседа. Оба храма стояли посреди огромной площади на крутом берегу реки Волги, и представали во всей красе всем проплывающим мимо города С. пассажирам пароходов.
Дальнюю часть площади как раз занимал недавно отстроенный комплекс зданий гостиницы штабс-капитана Прянишникова. К нему-то друзья и направились. Павел строго осмотрел внешний вид Черкасова, и нашел его скромным, но опрятным. А значит – приличествующим походу в театр, пусть и на репетицию. Сам он, с прицелом на приближающийся вечерний холод, облачился в щегольский костюм-тройку, плащ и цилиндр. Все это вместе придавало молодому учителю необходимую внешнюю солидность. По крайней мере, так Рудневу думалось.
В здание театра молодые люди прошли через черный ход – главный фасад все еще скрывался под строительными лесами. Внутри тоже царили шум и гам – стучали молотки, скрипели пилы, слышались грубые мужские голоса, а по коридорам то и дело тяжело топали строители. Павел, бывавший здесь не первый раз, безошибочно вел друга по лабиринту подсобных помещений, пока они не очутились в зрительном зале.
Помещение представляло собой громадную каверну, внутри которой поместился бы губернаторский дом целиком – по крайней мере так казалось. Во все стороны, насколько хватало глаз, расходились ряды обитых бархатом кресел. Вверх вздымались несколько ярусов, где размещались бельэтаж и ложи, а сверху этажи увенчивались галеркой. По крайней мере, так ему сказал Павел