Я буду долго гнать велосипед. Николай Рубцов

      Я весь в мазуте,

      весь в тавоте,

      зато работаю в тралфлоте!

      …Печально пела радиола:

      звала к любви,

      в закат,

      в уют!..

      На камни пламенного мола

      матросы вышли из кают.

      Они с родными целовались.

      Вздувал рубахи

      мокрый норд.

      Суда гудели, надрывались,

      матросов требуя на борт…

      И вот опять – святое дело:

      опять аврал, горяч и груб…

      И шкерщик встал

      у рыбодела,

      и встал матрос-головоруб…

      Мы всю треску

      сдадим народу,

      мы план сумеем перекрыть!

      Мы терпим подлую погоду,

      мы продолжаем плыть и плыть…

      …Я юный сын

      морских факторий –

      хочу,

      чтоб вечно шторм звучал,

      чтоб для отважных

      вечно –

      море,

      а для уставших –

      свой причал…

      Бывало,

      вырядимся

      с шиком

      в костюмы, в шляпы, и – айда!

      Любой красотке

      с гордым ликом

      смотреть на нас приятно,

      да!

      Вина

      весёленький бочонок –

      как чудо,

      сразу окружён!

      Мы пьём за ласковых девчёнок,

      а кто постарше,

      те – за жён…

      Ах, сколько их

      в кустах

      и в дюнах,

      у белых мраморных колонн, –

      мужчин,

      взволнованных и юных!

      А сколько женщин! –

      Миллион!

      У всех дворцов,

      у всех избушек

      кишит портовый праздный люд.

      Гремит оркестр,

      палят из пушек,

      дают

      над городом

      салют!

      Старпомы ждут своих матросов.

      Морской жаргон

      с борта на борт

      летит,

      пугая альбатросов…

      И оглашён гудками порт!

      Иду. (А как же? – Дисциплина!)

      Оставив женщин и ночлег,

      иду походкой гражданина

      и ртом ловлю роскошный снег,

      и выколачиваю звуки

      из веток, тронутых ледком,

      дышу на зябнущие руки,

      дышу свободно и легко!

      Пивные – наглухо закрыты.

      Темны дворы и этажи.

      Как бы заброшенный,

      забытый,

      безлюден город…

      Ни души!

      Лишь бледнолицая девица

      без выраженья на лице,

      как замерзающая птица,

      сидит зачем-то на крыльце…

      – Матрос! – кричит, – Чего не спится?

      Куда торопишься? Постой!

      – Пардон! – кричу, – Иду трудиться!

      Болтать мне некогда с тобой…

      Твоя любимая

      уснула.

      И ты, закрыв глаза и рот,

      уснешь

      и свалишься со стула.

      Быть может, свалишься

      в проход.

      И всё ж

      не будет слова злого,

      ни речи резкой и чужой.

      Тебя поднимут,

      как святого,

      кристально-чистого

      душой.

      Уложат,

      где не дует ветер,

      и тихо твой покинут дом.

      Ты захрапишь…

      И всё на свете –

      пойдет

      обычным чередом!

      Мрачный мастер

      страшного тарана,

      до чего ж он всё же нерадив!

      …После дива сельского барана

      я открыл