И солнце взойдет. Он. Варвара Оськина
шрамы, утяжелял и без того нависающие надбровные дуги и обрисовывал естественную неровность кожи. Видит бог, его профиль можно было прямо сейчас расчерчивать для учебника челюстно-лицевого хирурга.
Чёрный цвет лишь усугублял все контрасты. Фигура мужчины казалась не просто тощей, а почти скелетообразной. Однородным траурным пятном Ланг выделялся на фоне бежевых стен, и даже закатанные рукава его свитера обнажали на костлявой руке то ли рисунок нательной рубашки, то ли… Рене чуть сощурилась. Нет-нет. Это было бы слишком просто для такой лирично-патетично-истеричной натуры – господи, Рене, ты только послушай себя! – и всё, конечно, намного сложнее. От тыльной стороны широкой бледной кисти до спрятанного тканью локтя левая рука Ланга оказалась покрыта тёмной краской татуировки, которая образовывала непонятный узор из ломаных линий. Ох… Она медленно выдохнула, а в следующий миг едва не вскрикнула от испуга.
– Что за цирк?!
После молчания ледяной тон доктора Энгтан почти взорвал кабинет. Рене подняла взгляд на главного врача, затем перевела его на доктора Ланга и мысленно пожелала себе где-нибудь спрятаться. Кажется, их всех ждала очень некрасивая сцена. Однако идти было некуда, так что пришлось прикусить язык и остаться на месте.
– Цирк? – неожиданно вкрадчиво произнёс сидевший на кресле Ланг, отчего Рене опять нервно дёрнулась. Без шлема его голос звучал гуще, плотнее, тревожнее. – Бога ради. Не больше чем тот, что устроили вы, доктор Энгтан.
– Я заявилась к тебе в операционную верхом на верблюде?
– Слава богу, нет.
Послышался негромкий смешок.
– Тогда не понимаю, о чём ты говоришь. – Лиллиан Энгтан сделала вид, что лежащие перед ней документы потрясающе интересны. Уж точно любопытнее приглашения подискутировать.
– Да неужели? – протянул мужчина, а затем резко выпрямился. – Тогда ради чего здесь сидит это ничтожество? Уж не потому ли, чтобы подсунуть мне того самого верблюда вместо ассистента?
Рене вспыхнула и, кажется, даже забыла, как надо дышать. Однако кивок головы в её сторону дал ясно понять, что она не ослышалась. Ладони тут же вспотели, а по шраму будто прошлись железным прутом, пока сердце стучало от несправедливой обиды, но голос доктора Энгтан заставил очнуться.
– Ещё одно оскорбление – и ты вылетишь навсегда из моей больницы. Извинись немедленно, – процедила она и швырнула на стол тяжёлую папку. Ланг пожал плечами и развёл в стороны руки.
– Значит, будете искать нового главу отделения.
– И найду.
– Сомневаюсь, – хмыкнул Ланг и резко наклонился вперёд. – Иначе мы бы с вами сейчас здесь не разговаривали. Я нужен вам, доктор Энгтан. Вы нужны мне. А вот она никому из нас двоих не нужна.
Это было чертовски невоспитанно и дико неприлично – обсуждать человека в его же присутствии. Об этом знали все находящиеся сейчас в кабинете: разглядывающий собрание томов по анатомии Дюссо, сжимающаяся