Мадемуазель Шанель. К. У. Гортнер
проходила мимо, спрятав под передником очередную книжку. И когда в свободное время другие девочки уходили на двор, играли, прыгали через скакалку, я забиралась куда-нибудь в тихий уголок и читала. Читала и по ночам под одеялом в тусклом свете свечного огарка, рискуя устроить в дормитории пожар. Читала и во время мессы, делая вид, что держу в руках сборник церковных песнопений, и обрекая свою бессмертную душу на вечные муки. Другие девочки знали об этом, но никто не осмеливался донести на меня. Все хорошо помнили мою отповедь Мари-Клер. А у каждой из них тоже были свои секреты.
В общем, мне нужно было лишь быть осторожной и не попадаться.
Чтобы посмотреть, как я умею вышивать, сестра Тереза дала мне носовой платок и показала в книге рисунок цветка камелии.
– Я хочу, чтобы ты украсила этот платочек по краям вот такой вышивкой. Справишься?
Я кивнула и стала внимательно разглядывать рисунок, пока не запомнила все его нюансы. Потом, не обращая внимания на быстрые взгляды Мари-Клер, подшивающей ночную сорочку, вдела нитку в иголку и стежок за стежком принялась вышивать. Работа оказалась не такой уж простой. Вышивала я в жизни всего несколько раз, когда помогала матери, по большей части это были простенькие узоры на манжетах, а этот рисунок был гораздо сложнее, со скругленными углами, и здесь требовалась большая аккуратность и точность. Я несколько раз ошиблась, и пришлось переделывать; подняв один раз глаза на Мари-Клер, я увидела, что она самодовольно ухмыляется. Стиснув зубы, я решила довести работу до конца, чего бы это мне ни стоило, пусть увидит, на что я способна. Но едва я закончила вышивать первую камелию, ко мне подошла сестра Тереза:
– Ого, Габриэль, да ты молодец, очень даже красиво получается.
Я тут же позабыла и про Мари-Клер, и про всех остальных. И сразу наша мастерская со стропилами наверху и белыми оштукатуренными стенами, с большим распятием над дверью, рядами столов, над которыми склонились девичьи головы, словно перестала для меня существовать. Остались только я и моя иголка, с каждым стежком которой, как по волшебству, рождались камелии. И когда в следующий раз я подняла голову, то с изумлением обнаружила, что в комнате, кроме меня, никого нет.
Я встала и поморщилась от боли – отсидела задницу. Поднялась со своей табуретки в углу и сестра Тереза. Она медленно, словно плыла по воздуху, подошла ко мне. Подол ее одеяния колыхался и отбрасывал на пол подвижные тени.
– Ну что, закончила? – спросила она, и я кивнула.
И до меня вдруг дошло, что за работой я забыла обо всем, кроме своих расцветающих перед глазами камелий, пропустила молитвы, а также, судя по всему, и обед. А вдруг она скажет, что я не справилась?
Сестра Тереза взяла платок, перевернула, чтобы посмотреть на крохотные узелки с изнанки, потом внимательно оглядела вышивку.
– Прекрасная работа, – тихо сказала она, и я, не веря собственным глазам, увидела, как увлажнились ее глаза. – Просто прекрасная, деточка. В первый раз в наших стенах я вижу девушку, которая так хорошо вышивает.
Я