Вояка среднего звена. Дмитрий Казаков
его на ствол, но недостаточно глубоко.
– Зарраза… – кряхтя и пыхтя, я принялся снимать непокорную деталь, чтобы еще разок проехаться по ней сверлом.
Или взять другой? Вдруг с ним пойдет лучше?
Глушителей у меня был с десяток, один другого «лучше» – ржавые, перекошенные так, словно по ним лупили молотком, с трещинами и разломами, то есть совсем никуда не годные. Даже глядеть на них не хотелось, поэтому станок мой вновь зажужжал, по оружейке поплыл запах разогретого металла, на базу станка полетела серебристая стружка.
И тут я решил позвонить жене.
После возвращения на линкор я пару раз пытался, но всякий раз система связи, встроенная мне в голову, отказывалась работать – я просто не ощущал, что она существует. Тиззгха в нашей когорте не появлялись, так что высказать претензии мне было некому.
Я напрягся, представил, что на переносице у меня вырастает древесная почка, распускается.
– Ой, – только и сказал я, когда понял, что получается.
В дверь оружейки заглянул Везиг, начал что-то говорить, но я его не услышал – меня уже окутал пузырь тишины, отрезал от прочего мира. Поэтому я замахал на него, а когда понял, что боец-вилидаро ни черта не понимает, рявкнул:
– Отвали!
– Это ты мне? – спросила Юля. – Прекрасное начало. Сразу видно, что соскучился.
От одного ее мягкого, звучного голоса у меня стало тепло на душе, и не только на душе. Понятно, что в оружейке не холодно, но тут я мигом вспотел, как в одну из тех ночей, которые мы с ней провели вместе.
Вспомнил разом все… бархат ее кожи, напрягшийся сосок между губ… скользящие по моей спине ладони… жар ее собственного тела, такого гибкого и сильного, и в то же время хрупкого… Эх, если бы я мог ее обнять прямо сейчас, прижать к себе, погладить по волосам, заглянуть в глаза!
– Да не тебе, – буркнул я. – Ходят тут всякие, разговаривать мешают. Дело такое.
Везиг тупо пялился на меня, открыв рот, и я продемонстрировал ему кулак, показал на дверь – исчезни!
– Променял меня на этих всяких – терпи! Эх, ты, – в голосе Юли звякнул металл.
Расстались мы не очень хорошо, и понятно, отчего – она не хотела, чтобы я уходил, снова рисковал жизнью, ведь непосредственной опасности для жизни Сашки нет, ей куда лучше, чем даже после первой операции. Но я решил, что проблему нужно решить раз и навсегда, и понадеялся, что жена остынет, передумает, простит.
И тут такой тон!
От этого металла руки у меня дрогнули, и глушитель качнулся чуть в сторону, станок недовольно взвизгнул.
– Чтоб я сдох, я тебя ни на кого не променял и не променяю! – я торопливо вытащил глушитель из крепления: вот зараза, испорчен, и это значит, что придется возиться с другим.
Везиг по-прежнему топтался у двери, лилово-серое лицо его было искажено недоумением.
– А по-моему, променял, – сказала Юля.
Я легко мог представить, вызвать из памяти ее лицо, такое красивое, такое родное – сотни раз я видел его искаженным