Пока не видит Солнце. Инесса Давыдова
на своем теле грязь, которую невозможно смыть водой и отскоблить мочалкой. В первую же разлуку с любимым я отдала свое тело на поругание.
Начало светать, и я услышала лошадиный топот. Сердце забилось так быстро, что казалось – еще мгновение, и оно вырвется из груди. Тихоня спрыгнул с лошади и зашел в юрту. Мне был слышен каждый его шорох. Я лежала, свернувшись калачиком, прикрывая лицо руками. Зашелестел бумажный сверток. Он подошел ко мне и лег рядом, хотел обнять за талию, но я сильно дернулась и заплакала. Тихоня спросил, что случилось, но мой плач перешел в истерику и он вскочил на ноги, попытался меня развернуть и увидел кровоподтек под глазом. Он встал как вкопанный и через минуту спросил, кто это сделал. Я не отвечала. Мне стало страшно: впервые я поняла, насколько мы оба беззащитны и уязвимы в этой ситуации. Мы оказались среди людей, у которых нет ни чести, ни принципов, ни совести.
В горячке Тихоня выскочил из юрты и побежал искать Жанабая, но того и след простыл. Он сбежал сразу после содеянного, прихватив с собой добычу дружков и мое приданое. С этого момента Жанабай преследовал нас многие годы: меня во снах, а Тихоню – в желании отомстить.
Через несколько часов Тихоня успокоился, вернулся в юрту, аккуратно распахнул чапан и осмотрел мои раны. Я плакала, закрывая от стыда свое лицо. В полном молчании он нагрел воду, снял с меня разорванную и окровавленную одежду, промокнул полотенце и стал осторожно прикладывать его к синякам и царапинам. Его тихие соленые слезы периодически капали на мое тело, а лицо то и дело искажалось в злобной гримасе. В тот момент я вспомнила про схожий случай, когда Тихоня омывал мои раны после побоев мачехи. Вспомнила наш первый поцелуй. Теперь все было по-другому.
После этого он надел на меня новое платье, которое привез в бумажном свертке (это был его подарок), и заставил меня подняться. Платье было таким красивым, а его прикосновения – такими нежными и родными, что я на мгновение забыла о разыгравшейся драме и улыбнулась. Тихоня посмотрел на меня и твердо сказал: «Больше никто не посмеет тебя обидеть».
В ту же ночь мы сбежали с пастбища. К утру мы добрались до автобусной станции, денег хватило только на билеты. Хотелось есть, все тело ныло, а на душе скреблись кошки. Я боялась всего: что нас настигнут его дружки и потребуют вернуть долг, ведь Тихоня так и не выполнил их уговора; что у нас проверят документы, а паспортов у нас не было, нам обоим еще не исполнилось шестнадцати. С этого дня в моей душе поселился страх. Страх потерять Тихоню – единственного человека, которого я любила, единственного, кто не предал меня, кто старался сделать меня счастливой; другие даже не пытались.
Автобус довез нас до Усть-Каменогорска. По словам Тихони, его тетка жила рядом со швейной фабрикой и могла нас приютить на несколько дней, пока мы не решим, что нам делать дальше. Пока мы шли по городу, на нас оглядывались местные жители. Подростки в одежде, которая подходила для сельской местности, но никак не для города, вдобавок мой синяк предательски выглядывал из-под платка… Уже темнело, когда