Перст судьбы. Марианна Алферова
А потом развешивал их на стенах и на спинках кроватей больных. Он все время приговаривал: «Свет нужен. Нужен свет».
Если смотреть на Ниен с юго-западной башни замка, то на западной границе плато можно увидеть мрачное черное здание. Высокое, почти без окон, с синей черепицей на крыше. Это Дом Хранителей. Здесь обучают магиков главным премудростям, и в том числе, как использовать Перст Судьбы.
Свой первый визит в этот дом я помню в мельчайших деталях. Хотя Хранителей уважают и боятся, вернее, боятся и уважают, я бы не хотел провести свою жизнь в этом доме под синей черепицей. В далеком детстве я был уверен, что здесь располагается тюрьма. И после визита к Хранителям это ощущение только усилилось.
Я прибыл верхом, и Френ держал моего коня, пока я поднимался по ступеням. Уже стемнело, влажные камни крыльца отсвечивали чернильным блеском в свете высоко повешенного у входа магического фонаря. Дверь была приоткрыта, и в узкую щель просочилась блеклая полоса. Я одернул плащ, меховой воротник был слишком велик и тяжел, тянул плащ назад, заставляя золотую застежку врезаться в шею. Я шагнул внутрь.
Просторный вестибюль, холодный, темный, был застлан огромным ковром с едва различимым узором – синий, бордовый и черный цвета скорее угадывались. На единственном столике горела лампа. Ее свет, вместо того чтобы растекаться во все стороны, вытянулся длинным желтым языком в сторону мраморной лестницы с мелким маршем. Я снова поправил неудобный плащ, даже попытался просунуть пальцы под давящую на горло застежку и двинулся наверх. На стене вдоль лестницы висели узкие зеркала в золоченых рамах, но в них ничего не отражалось – только чернота. После первого марша лестница раздваивалась, дверь слева была наглухо закрыта, а на стене справа опять горела одна-единственная лампа, указывая путь. Я поднялся до следующей площадки, и здесь встретил меня Великий Хранитель, он же дядя Крон, мой первый и единственный учитель магии. Сейчас я с трудом его узнал – от него веяло холодом, равнодушием, властью, будто он облачился в ледяные латы. Этот холод и эта отстраненность меня ошарашили. Прежняя уверенность и даже надменность с меня мгновенно слетели. Я ощутил себя тем, кем и был на самом деле – слабым ребенком десяти лет от роду.
Крон провел меня анфиладой парадных комнат не задерживаясь. Мой взгляд скользил по таившимся в глубине серебряным сосудам, почерневшим от времени портретам, тяжелым портьерам. Это были артефакты Домирья, память о великом народе, растворившем свою кровь в жилах дерзких завоевателей. Совершенные медные статуи, вазы с лихо закрученными ручками и узкими вытянутыми, будто птичьи шеи, горлышками, картины, в совершенстве передающие красоту лиц и движения тел – ныне не умеют так писать на грунтованных досках и не знают таких красок.
Потом отворилась еще одна дверь, очень узкая, и мы оказались в подсобных скромных помещениях, потом миновали узкий коридор. Дверь налево вела в архив Великого Хранителя, но мы двинулись направо. В круглой зале с множеством