Свадьба в планы не входила. Диана Хант
голове шумело, но несмотря на это я вдруг ясно поняла одно: я не выйду замуж. Вообще. Ни за Генри, ни за кого другого. Вообще никогда!
Это героическое решение принесло облегчение.
Я прошла в ванну, и, как была в платье, колготках и балетках (то-то ноги замёрзли, пока бежала к подъезду), перешагнула через бортик и включила душ.
Горячая вода успокоила. Насколько это было вообще возможно. Но и отрезвила. Чего я никак не могла допустить! Слишком уж назойливо скакали перед мысленным взором картинки: секретарша жениха в бесстыжем новогоднем костюме, маска блаженства, застывшая на холёном лице Генри…
Закутавшись в банный халат, я протёрла вспотевшее зеркало.
Всё как всегда – светлые растрёпанные волосы (прощай, новогодняя укладка!), широко распахнутые глаза со слипшимися после душа ресницами. Словом, моё лицо. Как по мне – самое обычное, хотя даже мама считает меня красивой (она любит рассказывать подругам после пары бокалов шардоне, что никак не ожидала, что из того страшненького и бледненького ребёнка может вырасти такая вот прелесть).
Ну, разве что глаза и нос покрасневшие. И губы припухли от слёз…
Но в целом – ничего необычного.
Словно ничего и не произошло.
И это почему-то пугало до дрожи!
Потому что с самого детства я считала, что хуже измены быть не может!
С тех самых смутных детских воспоминаний, когда мама, рыдая, запирается в ванной и отцу приходится выламывать дверь и выносить её, пугающе обмякшую, на руках… А потом в доме становится пусто и сиротливо, потому что мама в больнице! Мне, конечно, никто ничего не говорит, но в воздухе висит шёпот прислуги, что это всё из-за «измены».
Измена… Я, маленькая, понятия не имею, что это за зверь такой, но в моём понимании он куда страшнее всех вампиров Ван Хельсинга и монстра, созданного доктором Франкенштейном.
Потому что эта самая «измена» отбирает у меня маму и делает отца молчаливым и несчастным!
И вот, как оказалось, ничего такого. Никаких кружащих вокруг демонов, никаких страшных рож, оскаленных пастей.
Просто застывшее перед мысленным взором (надо заметить, довольное) лицо любимого и превосходство в глазах его секретарши…
И, что хуже всего, все ведут себя так, словно ничего не произошло! Уверена, даже Генри не придал этому большого значения. Да что там Генри! Родители, как оказалось, и те не на моей стороне!
Все ждут от меня, что я буду хорошей девочкой. Как всегда.
Как всю мою грёбаную жизнь!
Вот уж чего они точно не дождутся!!
Озарение было ярким, внезапным. Болезненным.
Я с самого детства была послушной. Идеальной. Такой, как меня хотели видеть другие. Хочешь, чтобы мама улыбнулась, а папа тебя заметил? Заслужи! Будь милой, аккуратной, предсказуемой. Делай то, что тебе говорят. Ни шагу в сторону. Плакать? Разбрасывать игрушки? Капризничать?
В такие моменты меня запрещено было «замечать» даже прислуге. Словно я – пустое место, словно меня нет. Если «приступ своеволия» был слишком уж буйным, меня просто брали за руку и отводили в комнату. Мол,