Напряжение. Андрей Островский
Но разве о Николае больше известно? И у него свои тайны, свои думы, запрятанные глубоко, как Кощеева смерть. Никто их не знает и не должен знать. Никто! Иначе…
Должно быть, сигареты кончились. Пошныряв в пепельнице, Степан вынул окурок. Скурил и его, шумно вдыхая дым; помассировал грудь, вздохнул и закинул ноги на койку.
Бормотал что-то во сне, вскрикивал Кирилл. Николай долго еще лежал без движения, пока не забылся.
Вскоре после обеда приехал обер-лейтенант Фогт. Глаза за роговыми очками торжественно-оживленные.
– Как самочувствие, господа? Как настроение? Прошу собираться. Едем.
Началась предотъездная суета, впрочем, недолгая. Свалили посреди комнаты вещевые мешки, рацию, автоматы; оделись, сбегали во двор, в деревянную будку… Обер-лейтенант, не снимая шинели, сел за стол, поставил на грязную скатерть бутылку французского коньяка, достал лимон, пригласил всех.
– Давайте по вашему русскому обычаю посидим перед дальней дорогой, чтобы все задуманное свершилось. – Сам нарезал лимон, разлил коньяк по стаканам, себе – чуть на донышко.
Кирилл подернул ноздрями, приосанился, посмотрел весело на Николая. Степан потирал руки, предвкушая удовольствие. Чокаться не стали, выпили. Кто-то крякнул: «Хорошо!» Пожевали кислые дольки. Потом посидели с минуту молча и поднялись.
У крыльца их ждал тот же серый потрепанный «Хорьх». Обер-лейтенант предусмотрительно задернул голубые занавесочки на окнах, дождался, пока все не устроились, и тогда сел рядом с шофером.
Куда поехали, обер-лейтенант не сказал, а спрашивать не полагалось. Николай чуть сполз с сиденья, чтобы через плечо шофера видеть дорогу. Проносились навстречу машины; бил по ушам гонимый ими воздух. Наконец поймал глазом указатель, определил: в сторону Ленинграда.
Ехали долго. Красный круг солнца опускался за мрачно темнеющие зубчики елей; скоро исчез совсем, оставив на небосклоне лишь нежно-розовый отсвет.
Уже в темноте, перед тем как выскочить на мост, их обстреляли. Несколько винтовочных выстрелов раздалось одновременно с обеих сторон дороги; одна пуля пробила стекло, обсыпав осколками Степана, но не задев его.
– Пригнитесь, – дернулся обер-лейтенант и – шоферу: – Bleibe nicht stehen, Friedrich, vorwärts, vorwärts![4]
Что-то громыхнуло позади, по-видимому, разорвалась граната, но машину не повредило, и «Хорьх», вздрагивая, понесся дальше по шоссе. Когда, казалось, опасность миновала, все выпрямились. Успели заметить полыхающий на обочине грузовик вверх колесами, мечущихся в суматохе солдат…
– Vorwärts, vorwärts, nicht stehen bleiben![5] – повторял обер-лейтенант вцепившемуся в баранку шоферу.
– Verfluchtes Ort! Hier ist eine Menge von Partisanen, – проворчал тот, – und du weist nicht, wo man dich erschiesst…[6]
Ругаясь вполголоса, Степан смахивал осколки с шинели; Кирилл, обхватив рацию на коленях, пришибленно затих…
После двух или трех следующих друг за другом проверок документов (с дежурными надменно и сухо разговаривал обер-лейтенант,
4
He останавливайся, Фридрих, вперед, вперед! (
5
Вперед, вперед, не останавливаться! (
6
Проклятое место! Здесь полно партизан, не знаешь, где тебя подстрелят… (