За воротами дымил большой завод. Людмила Андреевна Кузьмина
для заполнения. Все изделия из золота и серебра, а также часы следовало указать. У меня ничего такого не было. Свои никелированные часы, подарок брата Женьки, оставила в общежитии. «На рояле» – следовало бы пошутить.
Ира внесла в декларацию своё обручальное золотое кольцо, а сосед по купе зафиксировал в декларации мельхиоровую чайную ложечку. Мне весело от всех этих действий.
Поезд встал на час. За это время нужно было сделать отметку в паспорте и обменять деньги. Этим занялся Пётр. Меня же он усадил на вокзале с наказом ждать его. Хотелось побывать в легендарной Брестской крепости, да за час нам не управиться.
Вокзал, по моим понятиям, был большим, а людей на нём в этот утренний час мало. Я села напротив какой-то старушки и стала глазеть по сторонам. Почему-то все маленькие худенькие старушки – а эта оказалась именно такой – очень любят поговорить. За 15 минут она успела рассказать всю свою жизнь от самого рождения до сегодняшнего дня. Причём инициатива исходила от неё самой. Говорила она со страшной скоростью да ещё с белорусским выговором. Пока я доходила до смысла рассказываемого, язык старушки обрабатывал уже следующие две-три мысли. Я узнала, что она живёт в деревне и сейчас едет в Минск на свадьбу к младшему сыну, который там служит и который женился на маленькой девушке, а сам очень высокий, а жить теперь будет у неё.
– Вот не знаю, какой подарок купить к свадьбе. По нонешним модам не угодишь. Купила дочке платье. Не стала носить – не модно, говорит. А дочка-то у меня… – и она перешла к характеристике дочки.
Спрашиваю:
– А муж-то есть у вас?
– А кто его знает? – получаю неожиданный ответ. – Он сбяжал от меня после войны. Шлялся по партизанским отрядам, привык бродяжничать, так и отбился от дома. Да я и не жалею. Пить бы начал. Толку от него никакого, только лишняя забота.
Узнала я и про эвакуацию, и про то, что после войны её потянуло в родную Белоруссию. Словом, передо мной прошла целая жизнь. И узнала я нечто не по литературным меркам и потому непривычное для меня: оказывается, участие в партизанской борьбе приучает к бродяжничеству и вольной от семьи жизни. А кроме того, жители, оставшиеся на оккупированной немцами территории, больше боялись появления в деревне партизан, чем немцев, потому что за связь с партизанами немцы могли спалить всю деревню вместе с жителями.
Тут ко мне подбежал комсорг нашей группы и взволнованно прокричал:
– Что же вы тут сидите? Мы вас везде ищем. Поезд сейчас отправится.
Я подхватилась и побежала вслед за комсоргом, удивляясь, почему Пётр не пришёл за мной.
Поехали дальше. Через пятнадцать минут снова остановка. Снова проверка документов. На этот раз польскими пограничниками.
Смотрю в окно. Вокзальные постройки мало отличаются от наших, зато люди, в основном солдаты и железнодорожники, одеты по-польски. Глупая мысль: а как же они должны были быть одетыми, раз они поляки? Трое дядечек в железнодорожной форме, похожие на Швейка, приветливо машут руками и улыбаются мне с платформы. Один при этом шутливо прижимает