Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон. Татьяна Соломатина
есть куда рабочему человеку со своей нуждой прийти. Многое вам за то простится, доктор. А я здоров как бык! Вы на меня заботы не тратьте!
Матвей Макарович занялся своим делом. А Белозерский – своим.
– Здравствуйте! На что жалуемся? – эту формулу он пробормотал механически, в два прыжка достигнув девушки, сползающей по свежевыбеленной стенке, сравнявшись с ней цветом. Саша подхватил её на руки, умудрившись наступить в ведро с краской, цвет которой бригадир именовал «половое бордо».
– Ёлки-палки, зелёные моталки! – со злостью и досадой пробормотал младший Белозерский с отцовскими интонациями, отшвыривая ведро. И это никоим образом не касалось ни испорченного башмака, ни разлитой краски. Знакомый запах особенной крови – вот что рассердило ординатора, чей талант акушера-гинеколога был признан даже суровой Матрёной Ивановной Липецких, главной сестрой милосердия университетской клиники «Община Святого Георгия».
Александр Николаевич понёсся в кабинет, оставляя за собой кровавый след. Бригадир молча кивнул подсобнику: «Что застыл?! Прибери!» Тот мигом спрыгнул с козел, чертыхнув барчука за неуклюжесть:
– Чего он не смыл-то бегом?! Потом не возьмёт! У него ботинки, поди, дороже меня стоят.
Бригадир покачал головой: он понимал, почему барчуку не дороги ботинки. Не потому, что следующие купить не заржавеет. Не потому, слава богу, не потому! А потому, что верит чумовой барчук в своё дело. Матвей Макарович жил в твёрдой убеждённости: человек, который не верит в своё дело, должен оставить его. Бригадир верил в своё дело и оттого вернулся к электрической проводке. Но увидав, что подсобник неаккуратен, тут же окрикнул:
– Ты или учись, вражина, или уступи место другому!
Александр Николаевич был слишком хорошо знаком с тем, что произошло с пациенткой. С семнадцатого века в Российской империи аборт был приравнен к детоубийству. При Алексее Михайловиче Романове, Алексее Первом (Тишайшем), за аборт полагалась смертная казнь в полном соответствии с талионом – равным, симметричным возмездием, доступно изложенным в двадцать первой главе Исхода.
Сын его, Пётр Алексеевич Романов, заслуженно получивший прозвище Великий, слыл правителем жестоким, но смертную казнь за преступное плодоизгнание отменил. Однако до сих пор действовала 1462-я статья Уложения о наказаниях уголовных и исправительных от 1845 года, согласно которой виновными признавались лица как выполнившие аборт, так и сама беременная. И хотя сия проблематика неоднократно и громогласно обсуждалась, и правоприменительная практика наказаний за аборт была не так уж и велика (если в принципе было бы возможно сосчитать бесчисленное количество совершаемых подпольных плодоизгнаний и абразий и сравнить с реальным количеством судебных процессов и наказаний), но сейчас перед Александром Николаевичем стояла непростая этическая дилемма.
Как врач и как человек он обязан помочь женщине, спасти её. И… донести на неё как добропорядочный гражданин и, как это ни странно, опять же как врач. Понятно, что процедуру делал бог весть кто, какая-нибудь бабка, в лучшем случае – повитуха. Если