Глашатай. Светлана Метелёва
Следующие десять лет показали, что он снова не ошибся. К две тысячи второму году подполковник Васильев по-прежнему был на хорошем счету.
…Домой он уже не поехал – поймал такси до Большого Кисельного: там будут собирать всех, причастных и не слишком; вполне вероятно, вдруг подумал он, что виновным за теракт назначат как раз кого-то из московского управления. По какой-то странной аналогии Васильев вспомнил о журналисте, с которым они полночи просидели в прокуренном кабаке. Зимин оправдал его надежды: неглуп, амбициозен, главное – способен признавать собственные ошибки. Редкое умение, не так часто приходится наблюдать, особенно – в журналистской среде. Вербовкой в полном смысле их разговор, разумеется, не назовешь, но первый мост уже был наведен, остальное – Васильев не сомневался – Макс сделает самостоятельно. Просчитает плюсы, откинет минусы – и поймет, что слава, которой ему хочется, в общем-то, лежит в раскрытых ладонях подполковника отдела по защите конституционного строя.
Глава третья. Врач
2002 год, Москва
Максим Зимин шагал по длинному больничному коридору; вслед за ним шла наискосок его тень – длинная, с большой головой и тусклая – такая же, как весь этаж отделения хирургии. Иногда рядом возникали и тут же исчезали фигуры в белом – Зимина не останавливали, не спрашивали, что здесь делает посторонний в семь утра, как он прошел и кто он вообще такой. Он не обманывался – дело было вовсе не в том, что его узнавали (все-таки газета – не телевизор, пишущих товарищей не помнят и по фамилиям, не то что в лицо), и даже не в том, что он как правило внушал людям неоправданное доверие – нет, все объяснялось проще: теперь каждый был сосредоточен на себе, медсестрам и санитарам некогда было заниматься больными, следить за визитерами могло прийти в голову разве что похожей на овчарку уборщице, а она месяц назад умерла. Почему, – привычно недоумевал Максим, – почему Вадим никак не уйдет, не оставит это жуткое заведение, где клаустрофобия настигает даже веселых пофигистов, к которым привык относить себя Зимин? Что мешало такому спецу, как Вадим, плюнуть на эту пропахшую хлоркой от постоянного мытья и все равно грязную богадельню, где платили копеечную зарплату, а палаты и коридоры все чаще заполняло отребье – бомжи, алкаши и бандиты? Характер у него, само собой, сволочной, – признавал Зимин, – но ведь звали же его недавно в Бурденко…
Необычная дружба между сорокатрехлетним хирургом и двадцативосьмилетним корреспондентом началась полгода назад – странно, рвано и судорожно. В первую же встречу – Зимин договорился с главврачом об интервью, но того не оказалось на месте и журналиста перенаправили сюда, в хирургию, к Стрельникову – Вадим заявил, что распинаться перед писаками он не намерен и вообще все зло от телевизора. Максим, слегка ошалев от напора, все-таки не растерялся; вежливо, но твердо попросил Стрельникова по возможности отложить