Уточкин. Максим Гуреев
смогла. Будучи наслышанной о целебных свойствах Сасыка, отправилась в Евпаторию, взяв с собой двоюродного брата Сережу, который тоже, кстати сказать, жаловался на частые головные боли и систематическое недомогание.
И вот теперь, миновав насыпную дамбу в районе Лиманной улицы[1], брат и сестра поднялись на холм, с вершины которого уже было видно соляное озеро.
Однако внимание мальчика привлекли диковинные сооружения, которые раньше он видел только в книжках, – ветряные мельницы, что напоминали великанов, чьи исполинские веслообразные руки-брусья то вздымались к небу над пейзажем, то касались самой земли, чертя на ней прямые, как по линейке выведенные полосы.
Мысль пришла мгновенно, вернее, даже не мысль, но вспышка сознания, озарение, исключительно рефлекторный жест – поравнявшись с одной из лопастей мельницы, Уточкин ухватился за нее руками и буквально тут же почувствовал, как оторвался от земли, преодолев притяжение, поправ законы гравитации, начав таким образом восхождение вверх, оно же вознесение.
Сжимал доски лопастей из последних сил.
Выл от боли, потому как неструганый горбыль впился в ладони.
Ощущал свой вес, который тянул его вниз.
Видел удалявшуюся от него все более и более двоюродную сестру, перемазанную лечебной грязью.
Или это была глубокая тень?
Вполне возможно, что и так!
Сестра кричала в отчаянии вслед улетающему брату.
Размахивала руками.
Казалась смешной, едва различимой на вершине холма, что нависал над соляным озером.
Ветер усиливался, и ему вторил ритмичный скрип маховиков внутри мельницы, шелест приводных ремней, грохот цепей, треск жерновов.
– Сережа, Сережа, не улетай! Куда ты?
А он и не улетал вовсе, просто сражался с ветром и с самим собой, уже не чувствуя совершенно боли в руках, забыв о ней, страха, впрочем, тоже не чувствуя.
Просто Сережа пошел на второй круг.
Спустя годы именно на втором кругу циклодрома (предпочитал бетонный или асфальтовый трек земляному) Уточкин полюбит резко ускоряться, а говоря спортивным языком, предпринимать внезапный спурт.
Происходить это будет так.
Со старта, как правило, он уйдет последним.
Сосредоточенно, словно прислушиваясь к самому себе, присматриваясь, приноравливаясь, встанет из седла и начнет продавливать каждую педаль до земли и обратно, будет переваливаться с боку на бок, будет раскачиваться, как шаланда при штормовой погоде, крепко сожмет руль.
Его взгляд исподлобья будет грозен в эту минуту.
И со стороны покажется, что атлету невыносимо тяжело заставить двинуться полотно циклодрома себе навстречу, что он страдает и даже мучается.
Однако, проехав таким якобы мучительным образом несколько метров, Уточкин внезапно сядет в седло и с необычайной легкостью, даже искательством подхватит заданный соперниками темп.
Будет как бы пристреливаться, прогревать мышцы и найдет его (темп) умеренным и вполне для себя приемлемым.
Он позволит себе даже
В Одессе, как и в Евпатории, также есть Лиманная улица.