Выбор. Александр Александрович Кальнов
командирующихся сотрудников, агентов и только тех, кто был в курсе и имел права доступа, – голос?
Власов старший кивнул, – голос. Он же и посоветовал спрятать находку здесь. До определённого часа.
– Вот как? – вскинул брови сын. В глубине собственного сознания он периодически думал, что отец страдал расстройством личности. Но тут же поправлял себя, зная, при каких обстоятельствах отец обрёл голос, который его направлял. И об этом более никто не знал. Пораскинув, младший добавил, – интересно, как далеко он нас заведёт…
– …и кого выберет после, – подметил старший.
– Отец! – чуть резко выдал младший, насупившись от скверного события, через которое ему всё же придётся пройти.
– Хорошо, хорошо! – усмехнулся Власов старший ровным рядом зубов, подняв ладошки на милость победителя.
Сбавив скорость до десяти километров в час, Власов младший чувствовал внутреннее напряжение и одновременно восхищение от того, что создали учёные умы и технологи агентства, и как это воплотили физически рабочие.
Озирая с виду умиротворённую деревню, больше похожую на загородную резиденцию партийных служащих, Аркадий Соломонович знал, что прямо сейчас, за тенью плотных штор на окнах за ними наблюдают те, кто бдит покой и порядок этого места. И не приведи случай кому-то постороннему сунутся сюда с дурными намерениями поживится чем-то полезным. Только свои. Только круг агентства.
И понимая, сколь ещё предстоит сделать и оформить, пока его жизнь ещё пульсирует по венам, седовласый мужчина произнёс, глянув на суровый профиль отпрыска, тронутый едва заметной щетиной на скулах, – это только начало сын мой. Всё ещё начало пути!
СССР, где-то,
Зима 1987 года, около двух ночи
Крики и стоны вместе с резким запахом лекарств и спирта разносились по тусклому коридору, чуть прохладному из-за белесого кафеля на полу, с мигающей лампой под потолком с потрескавшейся, местами пожелтевшей штукатуркой. Из небольших аскетичных палат доносился плач, визг, кто-то смеялся, ну а кто-то и вовсе кричал от разрывающей внутренние органы боли.
Некоторые из неопытных интернов с трясущимися руками носился с окровавленными бинтами, более опытные с суровым лицом толкали тележку с чистыми медицинскими инструментами, а доктора с обыденным видом брели к палатам, читая карты пациенток.
Родильный дом.
Обессиленная темноволосая молодая женщина лежала в тесной, видавшей некогда лучшие времена палате родительного отделения, пытаясь выдавить из себя новую жизнь вот уже вторые сутки. Уставшая до мозга кости, уже потерявшая надежу, она чувствовала, как от частых острых болей в районе таза и живота по щекам катятся холодные слезы, а сиплый голос, сорвавшийся в прошлых безрезультатных потугах едва выдавал звуки.
– Господи, помоги! – едва слышно прошептала молодая женщина, в очередной раз тужась и сжимая простынь в кулаках до побеления костяшек, пока за окном шёл снег, медленно кружась