Взрывая империю. Дмитрий Павлов
Феликс и шагнул в купе, где сидели семноны.
– Любезный! – обратился он к молодому южанину, сидящему ближе к проходу. – Будь так добр, уступи мне место.
– На каком, позвольте узнать, основании я должен уступить моё законное место, которое я обоснованно занимаю на основании билета, купленного мною в кассе вокзала самым честным образом? – возмутился иностранец.
Другие семноны насторожились, но вступать в спор ради соплеменника не решались. Губы Феликса тронула улыбка. Понятия «честный» и «семнон» были несовместимы с точки зрения северянина. Но вслух лейтенант сказал.
– На том основании, что я офицер и мне хочется сесть.
Будь дело в Империи, семнон вылетел бы со своего места как пробка – там приказы офицеров не обсуждались. Но в Норланде семнон чувствовал себя под защитой законов. И потом, с какого перепуга он должен уступать место флотскому?
– Уступи! – настаивал Феликс.
– Не уступлю!
– Тогда, любезный, я надаю тебе пощёчин.
– Не посмеешь!
– А спорим на три оплеухи, что посмею?
По вагону прошёл кондуктор, закрывая окна. Минуту спустя поезд с грохотом влетел в тоннель. Вагон погрузился во мрак, но спорщиков это не остановило.
– В полицию заявлю! – грозил семнон.
– Заявляй! Мой дядя – оберполицмейстер Нореи (что было абсолютной правдой). – Он тебе ещё добавит.
– Всё равно не уступлю!
– Ну так держи первую.
Раздался звонкий шлепок.
– Ай! За что ты меня бьёшь?!
– За всё хорошее. Лови вторую!
– Ай! Я в штаб флота пожалуюсь!
– Ты ещё и ябеда! Так получай третью!
Фрей зажёг электрический фонарик и стоящие в проходе охотники увидели замечательную сценку: Феликс, что было силы лупил себя ладонью по бедру и при этом ругался на два голоса – за себя и за неуступчивого семнона.
– Уступи!
– Не уступлю!
Шлёп!
– Уступи!
– Не уступлю!
Шлёп!
Тоннель кончился, и солнечный свет полился в вагон, заставив пассажиров зажмуриться. Феликс сокрушённо развёл руками – вот ведь упрямый торгаш попался! «Избитый» семнон как ни в чём не бывало, таращился в окно.
– Послушай, Груня, – бородатый патриарх обратился к молодому соплеменнику. – А ведь этот флотский тебя избил.
Разговор вёлся на семнонском наречии, которое северяне едва понимали, но суть сказанного улавливали вполне достоверно.
– Ругался громко, – согласился молодой семнон. – Но представьте, даже пальцем меня не тронул.
– Брось парень, мы все видели, – по простоте душевной патриарх спутал «видели» и «слышали», – как флотский надавал тебе пощёчин. На первой же станции мы идём жаловаться в участок.
– Вы, дядя, можете жаловаться кому хотите. А я поеду дальше, потому что в Норланде за оговор судят строже, чем за оплеухи пусть даже и настоящие.
– Пойдёшь!
– Не пойду! Ай, отпустите