Нагуаль. Вергилия Коулл
разомлевшем теле. Все веселье между нами как рукой сняло. Свободной рукой я потянула на себя покрывало с измятой, но так и не разобранной постели и, как могла, прикрыла наготу, чтобы хоть в чем-то оставаться в равных условиях – лежать голой и прикованной казалось теперь унизительно.
Джеймс покосился на мою судорожную возню, вынул из кармана пачку сигарет, прикурил, сделал долгую затяжку, не торопясь объяснять что-то, а мне это уже сказало больше, чем любые слова. Не знаю почему, но я каким-то образом за короткое время научилась предугадывать, что творится в его голове: тогда, у балконной двери, он хотел меня, хотел до зубовного скрежета, до намерения идти напролом, если потребуется, взять силой, сейчас – готовился сделать что-то, ему самому неприятное.
– Ты хорошая актриса, Фэй, – произнес он наконец, засунув большой палец в петлю для ремня. Похоже, привычка. – Я почти поверил. Но все-таки ты прокололась.
– Не понимаю, о чем ты, – холодея внутри, ответила я.
Он язвительно усмехнулся. Затянулся еще раз: алый огонек вспыхнул, истекая дымом, глаза прищурились, рука с сигаретой чуть дрожала. От плохо сдерживаемой ярости, догадалась я. Рот Джеймса превратился в твердую линию – моя кожа еще помнила, каким он был мягким, когда целовал.
– Да все ты понимаешь. Уловка с потерей памяти, не спорю, умный ход. Легко уйти от ответственности за свои поступки. Ты талантливо играешь, не знай я тебя, сто процентов бы купился. Эти затравленные влажные глазки. Эти дрожащие коленки. Почти как девственница в свой первый раз. Я все ждал, как далеко ты решишься зайти? А ты зашла очень далеко. Даже в постели играла, делала вид, что наслаждаешься, тварь. А как же твои слова о том, что тебе противно со мной ложиться?
– Я такого не говорила, – покачала я головой, в глубине души понимая, что оправдываться бесполезно: выражение лица Джеймса красноречиво это подтверждало.
– Говорила, – протянул он, поигрывая сигаретой в пальцах, – ты еще и не такое мне говорила. Что, испугалась, что придется отвечать за свои слова?
– Я готова ответить за все свои слова, – отчеканила я, стараясь не показывать дрожи в голосе, – но только за те, которые помню.
Он снова усмехнулся.
– Хочешь знать, в чем твой прокол? Шампанское. Ты не пьешь его, Фэй. Я же знаю твои вкусы, они у тебя очень принципиальные, и так было всегда. Ты вообще очень принципиальная, да, детка? В постель со мной пошла, наступила себе на горло, чтобы задницу прикрыть, а вот шампанского ни глоточка не сделала, не смогла себя пересилить, правда? Я внимательно за тобой наблюдал.
Я прекрасно помнила, как Джеймс стоял с бокалами, как уговаривал меня выпить и тщательно следил за каждым движением, но только теперь поняла истинный смысл его поступка. Не напоить он меня хотел, а проверить. Отсюда и его неоправданное стремление нарушить рекомендации врача – не собирался он заботиться о моем здоровье и заранее это понимал. Стоя в больничном коридоре у палаты кивал и соглашался, ухмыляясь, что доктор впустую сотрясает