Театр тающих теней. Конец эпохи. Елена Афанасьева
девочки заполняет весь мир.
– Уймите ребенка! Или его уйму я!
Огонь… огонь… Рыжая здесь, в комнате, командует. Ее дочку грозит убить? Как просить прощения у Господа, что не хотела дочку?! Как она могла Ирочку не хотеть?! Как могла?! Как?! Где она теперь? Где она?! И Ирочка где? В чьих руках ее дочь? Это Рыжая комиссарша трогает Ирочку?! Зачем она ребенка взяла?! Зачем революции ее ребенок?!
За бездной… Зачем она сама снова свалилась в бездну?! И утянула ребенка с собой… Хотела заглянуть за пределы… Вот они, пределы… Заглянула? К прорицательнице ходила… И вызывала духов… Словно пальцы в электрическую розетку вставила – удар током! Только теперь не сама за себя, как шестнадцать лет… Теперь у нее ребенок… Дочка… Три дочки… И она должна встать! Должна встать! И выжить! И дочку из рук Рыжей забрать! Встать и из рук Рыжей забрать.
– Куда за нужными лекарствами посылать? Где кабинеты врачей в округе?
Чей голос? Рыжей? Огонь…
Красное… красное… огненно-рыжее… жар… жар… рыжее… красное… алое… белое… боль… прозрачность… как вода… белое… алое…
– Террор не самодовлеющая задача, а тактический прием!
Матросы… Комиссары… Куртки бычьей кожи… Из того теленка с пятнышком, которого Зорька принесла на землях матери, когда в сентябре в имение ехали? Или это была тёлочка… Лушка… Зачем она это помнит… Рыжая в крови. Рыжее… алое… белое… белая грудь Рыжей… красная кровь… белые бинты… бинты…
– Цедим… Цедим… Укол сделали. Один сделали… Другой сделали… Должно помочь… Цедим теперь…
У Рыжей грудь в крови.
– Цедим… Спадает жар… Спадает! Цедим… А вам, дама, повязки два раза в сутки менять!
– Я вам здесь не дама! Я комиссар!
– Повязки и комиссару два раза в сутки менять положено! Иначе заражение крови пойдет! Цедим, Валька, цедим…
Жар… Жар… тише… тише… мягче, мягче…
И как пробившая гору лава извержением вверх… молоко…
– Слава тебе господи, расцедили!
Сколько лежит Анна в этой полуподвальной комнатке, она не знает. Была ли в этой комнате рыжая революционерка или ей в жару привиделось?
– Матросня с комиссарами захаживали. Мы сказали, наша ты, хворая…
Рябая Валентина уже принимает Анну за свою. Рассказывает. Пока Анна металась в бреду, Дора Абрамовна делала компрессы, прикладывала капустные листы, мёдом мазала – где только мёд взяла! Ничего не помогало.
– Грудя как камень. Вся горишь!
Рябая Валька рискнула дойти до разграбленного кабинета Бронштейна, поискать среди разбитых склянок и приборов оставшиеся шприцы, бинты и лекарства. Лекарств не нашла, не осталось там лекарств. Но обратно за собою привела рыжую комиссаршу. Раненную в ключицу. Тоже доктора искала.
– Если бы господь на порог комиссаршу не привел, вас, голубушка Анна Львовна, было бы не спасти!
Медсестра доктора Бронштейна прикладывает Ирочку к ее уже остывшей груди. Дочка не кашляет. Жива. И почти здорова.
– Абрамна