Артефакт с темным прошлым. Николай Леонов
не в его пользу, стал питать к вам крайнюю неприязнь. Кстати, он женат?
Подумав, его собеседник отрицательно качнул головой:
– Насколько мне известно, нет. И, по-моему, женат никогда не был. Вполне возможно, Ольга могла стать его последним шансом создать семью, но… Его постигла неудача, и поэтому он решил объявить мне пожизненную вендетту…
Лев на это как-то неопределенно повел головой.
– Все это верно, но, мне кажется, причина его «вендетты» может крыться в чем-то еще, – в его взгляде сквозило некоторое сомнение. – Его статус пожизненного холостяка намекает на то, что его попытки добиться расположения гостьи из Италии стоят в одном ряду с его противодействием получению вами звания профессора. Вполне возможно, если бы вы ему уступили и расстались с Ольгой, очень скоро он бы о ней забыл. Скажите, а по каким вопросам у вас с ним были наибольшие противоречия? Из-за каких ваших взглядов, вашей позиции по тем или иным вопросам возникали самые острые конфликты?
Выслушав Льва, профессор пожал плечами:
– Да тут, куда ни ткни, какого вопроса ни коснись, у нас с ним сплошные противоречия. По поводу той же «норманнской теории» у нас с ним самое жесткое противостояние. Я ее абсолютный противник, он ее абсолютный сторонник. Ну а самые острые конфликты – по истории древнейших времен Земли и по истории человечества. Тут у нас с ним могло бы дойти до рукопашной, если бы мы столкнулись на какой-либо конференции.
– Даже так?! – смеясь, уточнил Гуров.
– Да, именно так! Он ярый сторонник опаринской теории самозарождения жизни на Земле. Он самый ярый сторонник голого дарвинизма, не учитывающего очень многих генетических аспектов эволюции живых существ. Вот и моя версия эволюции первых многоклеточных существ, согласно которой еще в протерозое на Земле уже вовсю размножались многоклеточные анаэробы и грибы, вызывает у него чуть ли не истерику.
– То есть он самый ярый «охранитель» из тех, кого вы знаете? – последовал вопрос Льва.
– Да, самый ярый! – профессор энергично кивнул. – Он готов лечь костьми за незыблемость научных догм. Такой, знаете, «забронзовевший» официальный авторитет, восседающий на мощной, непотопляемой платформе, сложенной из его научных трудов. Ну а я – пожизненный «возмутитель спокойствия», «ниспровергатель авторитетов». С точки зрения «охранителей», своего рода корсар от науки, без конца эпатирующий почтеннейшую научную публику то сумасбродными теориями, то совершенно неуместными открытиями… Да, в научном сообществе есть немало тех, кто воспринимает меня как отпетого смутьяна и шарлатана, которого должно изгнать из «храма знаний» как отщепенца и вероотступника…
– Но вы же не одиноки в этом своем научном «флибустьерстве»? – с хитрым подтекстом спросил Станислав.
– Да, о-о-чень даже не одинок! – о чем-то вздохнув, Рябинин утвердительно кивнул. – У меня был замечательный друг – Барклай Забрежный. К сожалению, уже года три как его не стало. Человек