Донос без срока давности. Олег Петров
видел, как он к нему, Гохе, наведался? По темноте пришёл, по темноте ушёл. И скажут Гохе, что наводит он тень на плетень. А как вдобавок Володька с Фимой заявят, что он, Гоха, лез к хозяйке, получил укорот, а теперь и мужика решил оговорить? И про его, Гохину, напраслину сразу же известят Кеху. Ну а опосля… Холодный озноб пробрал Гоху. Запросто свою угрозу Кехе привести в исполнение. Подкараулит на лесной тропке…
Вторая мыслишка брезжила надеждой: а ежели Кеха таки из лагерей сбёг? И ох как захотелось в это поверить – спасу нет. Но вот как узнать?
Умная мысля приходит опосля. Вправду говорят: утро вечера мудреней. Через пару дней поутру как в голову стукнуло – выждать надобно! Пару-другую недель. А вот потом в органы сообщеньице заслать. И никто на него не подумает. Ведь как рассудят Кеха или Фимка с выкормышем: ежели бы от него, Гохи, исходило, то чево столь времени молчал, а не сразу жалиться поспешал? А так… В селе-то что, один Гоха Кеху видел? И другие, ясень пень, видели. Поди догони, кто сообщил!
Неприятно засвербило, когда узнал, что уехал Кеха Пластов куда-то. Но раз семейка тут – вернётся, обязательно вернётся. И вот, как снова появится – так и самое время сообщить, куда следует. И успокоился Гоха, выполз из душевного раздрая.
Иннокентий появился в селе вечером 22 октября. На трёхтонке! Сгрузили поутру Пластовы в объёмистый кузов своё барахлишко, мешки с картошкой, кадку с квашеной капустой закатили. В кабине к шофёру Фима с малыми угнездилась, в кузов на узлы забрались Иннокентий и Володька. И запылил грузовик из села к тракту.
«Самое время! – засобирался на станцию Гоха. – Знать бы, куда подались…» Но осторожные расспросы знакомых сельских баб-говорушек, перемывающих внезапный отъезд Пластовых, ничего Колычеву не прояснили. Но сообщение заслал. Впрочем, органы и без него дознались, куда подались Пластовы. Кто ж вот так просто покинет деревню, без сельсоветской справки, заменяющей сельчанину паспорт, не сообщив, куда выбывает!
…Ранним утром 31 декабря 1937 года в ещё непроснувшийся посёлок Красный Яр вполз видавший виды, крашеный-перекрашеный чёрной паровозной краской автобус ГАЗ. Заскрипел тормозами у леспромхозовской казармы, полоснув светом фар по окнам. Из автобусного нутра шустро выскочили шестеро в военных шинелях с малиновыми петлицами, гулко застучали сапогами по коридору казармы. У двери одного из помещений остановились, один бесцеремонно забабахал кулаком в дверную филёнку.
– Да щас, щас! Не колоти! И так ребятню переполошил, мать твою! – раздался чуть погодя недовольный мужской голос.
Дверь распахнулась. Высокий босой мужик в исподней рубахе и портках ошарашенно уставился на пришедших. Вот уж кого не ждал, думал: по работе чего случилось ни свет ни заря.
– Гражданин Пластов Иннокентий Илларионович? – осведомился один из «малиновых».
– Он самый… – кивнул мужик, сбрасывая остатки сна и осознавая цель раннего появления незваных гостей.
Его тут же оттёрли плечами трое шагнувших в комнаты, а один толкнул к столу:
– Сидеть