На крючке. Анастасия Валеева
Вроде, серьезно все у них. Он за ней на машине приезжает.
– На какой? – с профессиональным интересом спросил Руденко.
– На не нашей какой-то, иностранной, – с горделивым восхищением простолюдинки пояснила она, – синей такой. Ой, не знаю, как называется, но, видать, дорогая.
– Понятно, – Руденко пригладил для солидности свои шикарные пшеничные усы, словно этот неторопливо-обстоятельный жест служил вехой в расспросах, – что вы о нем знаете?
– Ну, богатый он, – приподняла свои округлые рыхлые плечи женщина, – это по всему видать. Цветы дарит – я раза три его с розами видела. И со свертками… Подарки, наверное. Повезло Женьке, что и говорить!
Несмотря на оптимистически жизнеутверждающий характер фразы, она с какой-то мучительной нерешительностью посмотрела на лейтенанта, словно чуя неладное и таким образом подозревая, что слова ее уже неактуальны.
– А еще что? – интересовался Руденко. – Где работает, например?
– Этого я не знаю, не спрашивала. Я же вам сказала, что не так уж часто обща…
– Хорошо, – бесцеремонно перебил ее лейтенант, – а его вы когда в последний раз видели?
– Ну-у, – задумалась Елизавета Петровна, – дней пять или неделю. Точно не помню. Он какой-то хмурый, недовольный шел. Я уж думала, что у них нелады. Но потом в окно видела, как они вышли, сели в его машину и куда-то поехали. Они весело смеялись, разговаривали. Так что, ничего не изменилось.
Этажом выше громыхнула стальная дверь и следом послышались быстрые шаги. Кто-то спускался с лестницы. Спускался и насвистывал «Жизнь в розовом свете». Все замерли в ожидании субъекта, имевшего, по-видимому, прекрасное настроение, и только на губах Елизаветы Петровны зазмеилась ехидная усмешечка. Она знала, кто это. Очам людей, собравшихся в ожидании мастеровитого и поддатого дяди Коли, предстал одетый во все бежевое, еще довольно стройный дядечка средних лет с несколько одутловатым, покрытым паутиной морщин лицом, но полный зажигательного оптимизма и молодцеватой грации. В нем чувствовалась порода. Жидкие светлые волосы, открывавшие высокий, с плешью лоб, находящиеся в лирическом беспорядке, отнюдь не производили впечатления чего-то неопрятно-взлохмаченного и неухоженного. Узкий разрез глаз придавал его взгляду цепкую внимательность и некое смирение, присущее выражению глаз умудренного опытом человека. И только губы, с опущенными уголками, чувственные, хотя и не полные, налагали на его лицо печать какого-то брезгливого неприятия.
– Что здесь происходит? – с жеманным недоумением воззрился на Елизавету Петровну щеголь.
– Да вот, соседкой моей интересуются, – махнула она рукой на Женину дверь.
– Вот как? – удивился дядечка. – По какому вопросу?
– Пока не знаю, – вздохнула Екатерина Петровна.
– А вы, гражданин, не могли бы оказать нам помощь? – выказал чудеса обходительности Руденко.
– Да-да, – изящно наклонил голову немного вперед дядечка, – Лев Сигизмундович Браницкий, – с горделивым достоинством представился он.
– Нам