Особо дикая магия. Эллисон Сафт
что должен всем видом выражать недовольство.
– Я люблю тебя, a thaisce[1]. Ты ведь знаешь. Но ты не думал, что, возможно, не создан быть алхимиком?
Разумеется, к тому времени об этом он уже думал. Мир твердо вознамерился как можно чаще напоминать ему, что настоящим алхимиком сыну банвитянских эмигрантов никогда не стать. Но думал он об этом не дольше минуты и лишь когда в очередной раз замечал седой волос в материнской прическе.
Порой ему кажется, что было бы легче получить работу где угодно, заниматься чем угодно, чтобы его родным больше не пришлось страдать. С тех пор как с его отцом произошел несчастный случай, Уэс каждый вечер видел, как мама возвращается домой после дополнительной проработанной смены и парит руки в горячем парафине. Видел, как худеет самая младшая из сестер, Эди, и ожесточается самая старшая, Мад. Чуть ли не каждую ночь он лежит без сна, гадая, что с ним не так: почему он не в силах удержать в памяти больше половины прочитанного, почему не в состоянии догадаться о значении незнакомых слов, почему никакой талант, доставшийся от природы, и увлеченность не искупают его «пределы» в глазах наставников. При этом его тошнит от возмущения, тревоги и отвращения к себе.
Уэсу известно, что он наделен природной магией, умением творить чары более тривиальные, нежели алхимия. Когда он говорит, люди слушают. И хотя этот дар уже не раз обеспечивал ему ученичество, он ничем не помог сохранить его. Стоит ему провалить единственный письменный экзамен, и он видит в глазах наставников понимание, будто они только и ждали, когда он подтвердит их подозрения. Они всегда заявляют одно и то же: поделом мне, не надо было давать такому шанс. Ясно, что они имеют в виду, цедя сквозь зубы «такому», хоть напрямую этого и не говорят. Банвитянину.
В Дануэе и его окрестностях уже не осталось влиятельных алхимиков со связями, которые еще не выгнали бы его из учеников – или не уведомили заранее, что «кандидатам из Банвы не утруждаться». Ни единого, кроме Ивлин Уэлти, обосновавшейся в городке настолько крохотном, что его даже не указали на карте.
От нервов и тряски в машине его мутит. Он опускает стекло и подставляет лицо ветру. Небо над головой раскинулось такое обширное и синее, что ему кажется, он утонет в нем, если сделает вдох поглубже. В городе все единообразно серое: и смог, и бетон, и гладь залива. А здесь ландшафт меняется так быстро, что не уследишь. Зубчатые утесы у побережья одеты в колючий кустарник и какие-то голубые цветы. Чуть дальше вечнозеленая растительность плавно сменяется устремленными ввысь секвойями. Уэс невольно думает, что вздернутые ветки елей похожи на средние пальцы.
Узнав, куда он едет, соседи разразились потоком дежурных фраз: «Городишка! Там же мало что происходит» или «Ну, зато воздух чистый». Из всех откликов, высказанных ему явно с благими намерениями, обещание чистого воздуха оказалось самым лживым. Да, загрязнения воздуха здесь нет, но у него привкус соли – и не только: со стороны берега, лежбища сотен тюленей, несет высушенными солнцем водорослями и гниющей рыбой.
Это
Сокровище