Я приду, когда будет хорошая погода. Ли Доу
меня обратно до дома на машине.
– Чего это она, я же ее не просила.
– Тебе просто следовало бы быть благодарной. Тетушка Суджон все так же любезна!
Хэвон взяла кусок пирога, начиненный тонкими фруктовыми ломтиками, и поднесла ко рту. Пирог был еще теплым и пах яблоками.
– Как долго ты пробудешь здесь на этот раз? Дней пять?
– Я не вернусь.
– Что?
– Я собираюсь остаться здесь на некоторое время. Я уволилась с работы.
Рука Мёнё, резавшая пирог, замерла. Хэвон улыбалась, а тетя лишь молча смотрела на любимую племянницу.
Глава 2. «Старый Робин из Портингейла»
Ночью температура падала, а числа на регуляторе котла не увеличивались. Вечером, вымыв посуду, Хэвон в качестве временной меры обмотала шланг от крана скотчем. Вода протекала в середине шланга, но, похоже, тетя об этом не знала.
Женщина включила обогреватель, надела очки для чтения и устроилась на диване с книгой. Каштан лег на подушку рядом с ней и задремал. За спиной у женщины на стене коридора на деревянных панелях были выгравированы слова, которые Хэвон выучила, приезжая в ореховый дом и бесчисленное множество раз проходя мимо:
Когда просыпаешься от первого сна
и завариваешь горячий чай,
При следующем пробуждении печаль утихнет.
Тетя Мёнё часто вспоминала о своей поездке в Шотландию. Далекая страна, в которой Хэвон никогда не была. Эдинбург, Глазго, Абердин… Она слышала названия городов, но не могла бы представить их виды. А вот тетя, кажется, до сих пор не забыла переулки и дома. Она рассказала, как в гостевом доме, переоборудованном из жилого, ей встретилось вышитое полотно с латинскими буквами.
Вышивка с устаревшими словами, которые сейчас не употребляются, была похожа на скатерть с потертыми уголками. Тетя, изучавшая английский язык, спросила хозяина и узнала, что вышитый текст – отрывок из старинной шотландской баллады «Старый Робин из Портингейла»: «Печаль утихнет… Было бы хорошо. Почему грустно, когда просыпаешься посреди ночи? Если в это время заварить горячий чай, то будешь меньше грустить, когда снова проснешься».
Она рассказывала, что долгое время хранила записную книжку с этими словами, переведя их на корейский. Словно заклинание, это было ее утешением в те дни, когда она была одна в чужой стране.
Хэвон нравилось видеть тетю, погруженную в счастливые воспоминания, когда та рассказывала о днях своей юности. Девушке хотелось увлекаться тем же, что любила тетушка в ее возрасте. Мама и тетя были столь же разными, как Восток и Запад. Мама была реалистичным и сухим человеком. Скитающаяся по свету ее беззаботная сестра выглядела свободной. Когда она вернулась к племяннице, все изменилось.
«Я не так талантлива, как полагала. Буду заботиться о Хэвон, пока она не станет взрослой».
В тот день бабушка сломала чандоктэ палкой. Тетя только смотрела на нее, скрестив руки. Сердце Хэвон колотилось. Она думала, что ее не примут, но на следующий день бабушка убрала сломанный чандоктэ и, по крайней мере, ни разу не