Четырнадцатая дочь. Екатерина Федорова
подноса, спала как убитая. И деликатных всхлипов благородного привидения не слышала.
Она решила на этом остановиться и особо тему не скрести. Ибо другой вариант – что страдалица Аделина была-таки казачком засланным и приходила припугнуть несговорчивую внучку по просьбе самих Тарланей, ей не нравился. Таня по-прежнему злилась на все тарланьское семейство, но некоторое сострадание к изгнанникам все же начала испытывать. А Аделину и вовсе жалела.
Занятая раздумьями, Таня незаметно для себя умяла штук пять булочек и выпила весь подкисший сок. Больше в нее не лезло, поэтому она взялась за ручки подноса, чтобы поставить его на кровать.
Мелта налетела вихрем, поднос исчез, а Таня была вздернута на ноги и отправлена в ванную. Когда она вернулась, в руки ей сунули чулки и увесистые ботинки.
– Дорожная обувь, – пояснила служанка.
У ботинок была толстая подошва и шнуровка по короткому голенищу. Обутки имели армейский, коричнево-зеленый цвет. Но на ноги они налезли легко и ступню облегали так, словно сшили их по Таниной мерке.
Ее облачили в серое платье, более скромное, чем вчерашнее зеленое – складок меньше и корсет свободнее. Вместо шнуровки имелся ряд пуговичек спереди. Вот только подол опять волочился по полу. Таня вздохнула. Придется снова держать на весу это юбочное изобилие, а не то наступишь на собственный подол, и пол в башка попадет…
Мелта зачесала Танины волосы в тугой узел на затылке, приколола шарф из тончайшего серого кружева к крохотной фигушке, что вышла из недлинных Таниных прядей.
– Готово, княжна Татьяна, – объявила под конец. И протянула ей кожаный мешочек на серебристой цепочке. – Это для вашего талисмана, того самого, что с собой носите. А то вы его за корсаж засунули, того и гляди, поцарапаетесь.
Таня покраснела. И, чувствуя себя немножечко свиньей, под внимательным взором Мелты достала ключи из-под подушки, куда засунула их с вечера.
Длины цепочки хватило как раз на то, чтобы запихнуть мешочек в ложбинку между грудей.
Арлена ждала ее внизу, облаченная в темно-зеленое платье, обшитое золотой тесьмой. Вокруг нее утреннее светило красило в золотисто-оливковые тона каменные плиты двора. Над крышами зданий плавали лимонные облака, а над головой, в зените, чистое небо сияло яичным желтком.
Не виданные и не слыханные Таней птицы истерично вскрикивали где-то в высоте.
– Доброе утро, Арлена! – выпалила Таня. И поправилась: – Благородная Арлена.
– Доброе! – благожелательно отозвалась та. – Карета ждет, идемте.
И она устремилась вперед бодрым шагом. Таня заторопилась следом, задрав повыше серые юбки.
Местное средство передвижения ожидало их на другом конце двора. Карета была темно-вишневая, лакированная, вся облепленная серебряными завитушками. Пара лошадей, запряженных в карету, щеголяла попонами того же глубокого темно-вишневого оттенка, что и стенки кареты, упряжь украшали серебряные цветочки. В общем, блеск и красота, выезд принцессы Сисси. Рядом с каретой