Светлячки в ладошках. Ирина Михалевская
потому что никто не мог понять – дверца-то не заперта. В чем проблема?
«А и правда, в чем проблема? – подумала белая птица. – Дай-ка я спрошу у ветра, уж он-то всё знает о свободе».
Дождалась белая птица ветреного дня да и обратилась к ветру с вопросом: отчего, мол, я не могу свободу свою вернуть? Отчего с открытой дверцей пленницей себя чувствую?
Ветер засвистел, затанцевал вокруг клетки, а потом спросил: «Ты действительно хочешь правду увидеть?»
«Хочу!» – твердо сказала белая птица, и ветер вдруг затих. Совсем затих. А потом начал дуть, дуть, усиливаться, ускоряться… И в какое-то мгновение белой птице почудилось, что сдувает он марево мутное, и увидела она под пологом иллюзии совсем иную картину.
Была она в этой картине вовсе не белой птицей, а серой, рябенькой, чем-то похожей на воробышка. А вот по размеру была в три раза крупнее, чем всегда чувствовала – сидела внутри клетки и едва в ней помещалась – даже перья наружу торчали, между прутьями пробивались. А прутья сами жесткие, неумолимые – впивались в бока и будто пронизывали их – ни пошевелиться, ни по сторонам оглянуться.
Скована, сжата была бедная птица клеткой. Такой неволи она никогда не испытывала.
Но ветер продолжал дуть. И снял он еще один полог. Приоткрыл еще один слой иллюзии.
И тут уже всё так перемешано было, перепутано… То ли птица внутри, то ли клетка. Сплелись они в единый клубок, друг с другом спутались, обвились… И стонут оба, страдают, да не распутываются.
Птица каждой клеточкой тела почувствовала это сплетение. Ей казалось, что и пошевелиться нельзя – изранится вся, пострадает тут же.
Но тут ветер снова подул. И третий слой приоткрыл.
И увидела птица картину. Стоит пустая клетка, дверца закрыта, давным-давно внутри никого не было. А птица – облезлая, нахохлившаяся, напряженная, сидит сверху на клетке, когтями в нее вцепилась, не отпускает… Тут рядом другие птички попрыгивают, на клетку заглядываются, но птица крыльями ее закрыла, всем телом своим прильнула, держится крепко, глядит настороженно – сторожит бдительно.
Тут стих ветер. Все пологи друг за другом на место вернулись. Птица белая лишь выдохнула:
– Правда-то где?
– Правда в далеком-далеком прошлом, – ответил ветер.
– Еще до клети?
– И до, и не до… – загадочно шепнул.
А потом спросил:
– Готова тот полог приоткрыть?
Белая птица кивнула. И увидела себя малым птенцом в родительском гнезде. А гнездо то – не гнездо, а клетка крепкая. Родители внутри сидят вместе с птенцами. Тесно. Дышать даже нечем. Мама жалуется на всё, ждет от папы действий. А папа нервничает только, на маму огрызается. А как только кто из них из клетки клюв покажет, тут же клетка ходуном ходит, сжимается вся, в тревоге извивается… Стра-а-а-ашно.
«Так вот почему я именно клетку для гнезда своего выбрала… – шепнула белая птица задумчиво, а потом к ветру обратилась:
– Ветер, ветрушко, как мне исправить всё?»
– А ты